Я тихо открываю шкаф и роюсь в нем: кожаные куртки и сапоги аккуратно сложены. Этот мужчина дотошный не только в этом. Я смеюсь над собственной глупой шуткой, отодвигая с дороги сапоги и вещевой мешок, и наконец чувствую под пальцами холодное стекло. Я хватаю его и дергаю, обнаруживая нетронутую бутылку виски сорокалетней выдержки.
Сентиментальный ублюдок. Я точно помню, когда он купил эту бутылку, за пару недель до того, как все пошло прахом и я чуть не умерла. Это был подарок ему на день рождения от моего отца. Почему он хранил ее после предательства отца, для меня загадка, но в любом случае, она должна хранить для него болезненные воспоминания.
Ага. Этого должно хватить.
Я откручиваю крышку, нарушая сорокалетнюю печать, и бросаю крышку на пол, закрываю шкаф и занимаю место посреди кровати. Я делаю долгие, обжигающие глотки виски.
Когда пятнадцать минут спустя Дорнан выходит из ванной, я даже не пытаюсь спрятать драгоценный напиток в руке.
Может быть, я устала.
А может, сейчас мне просто наплевать.
Глава 7
Он обнажен, если не считать белого полотенца на талии - белое на его коже слишком невинно для крови, которую он пролил за эти годы. Оно должно быть черным или, может быть, пунцово-красным. Его глаза вспыхивают гневом, когда он видит бутылку в моей руке.
— Какого черта? — бушует он, налетая на меня и выхватывая у меня бутылку с рук, пока я делаю большой глоток. Прохладная жидкость выплескивается на мою грудь, просачивается между грудей и вниз по пупку. Я борюсь с желанием улыбнуться, отчасти потому, что это было бы неуместно, но также потому, что мне страшно. У него такой взгляд, такой убийственный взгляд, который предвещает катастрофу любому на его пути.
Глупая я. Иногда я просто не могу ничего с собой поделать, когда рядом с этим человеком.
Он делает глоток из бутылки и ставит ее на тумбочку, скрестив руки на голой груди. Капельки воды все еще держатся на его татуированной груди, а с его мокрых волос капает вода каждые несколько секунд.
— Я сказал, что ты можешь ее открыть? — настойчиво спрашивает он.
Я качаю головой.
— Так какого хрена ты ее открыла?
Я пожимаю плечами.
— Прости. Я не думала, что ты будешь возражать. Я так волнуюсь из-за прошлой ночи. Я просто хотела снять напряжение.
Он делает еще глоток и на этот раз с такой силой ставит бутылку обратно на тумбочку, что я удивляюсь, как она не разбилась.
— Эта бутылка была особенной, — говорит он.
Я ничего не говорю.
— Ты считаешь себя какой-то особенной?
Мысль о том, что я для него всего лишь очередная шлюха, не приходила мне в голову, особенно после того, как он застрелил бедного ребенка, чтобы произвести на меня впечатление. Я просто предполагала, что он видит в Сэмми нечто уникальное, что-то, что напоминает ему о прошлой любви и похоти, что-то, что можно вылепить и с чем можно поиграть. Мне никогда не приходило в голову, что ему может быть абсолютно все равно.
— Ну, ты для меня особенный, — говорю я, присаживаясь на край кровати и проводя пальцами по его руке.
Он смотрит на мою руку, как на дохлого таракана, и я медленно убираю ее, позволяя ей упасть на бок.
— Встань на колени, — приказывает он. — Лицом к гребаной стене.
Я делаю, как он говорит. Он задирает мою юбку, собирая ее вокруг моих бедер. Он отодвигает мои трусики в сторону и медленно вводит в меня палец. Я вздрагиваю от его грубых, доминирующих прикосновений.
— Ты ведь знаешь, что ты здесь только для того, чтобы я использовал тебя, верно? — Он продолжает вводить и выводить палец, добавляя два, а затем три пальца, так что я растягиваюсь и наполняюсь им.
Когда я не отвечаю достаточно быстро, он протягивает свободную руку и сильно щиплет мой клитор, посылая нити боли через меня.
— Знаешь?
— Д-да, — хнычу я, задыхаясь от внезапного перехода от удовольствия к боли. Я уже должна была привыкнуть к этому - это фирменный прием Дорнана, но я все еще совершенно не готова к его уровню разврата.
— А когда я закончу с тобой, я отброшу тебя в сторону, как кусок гребаного мусора.
Он продолжает трахать меня пальцами, теперь уже более грубо, его другая рука крутит один из моих сосков. Я дрожу в предвкушении, когда он убирает пальцы, и громко стону, когда он заменяет их своим членом, вколачивая его в меня так сильно и так мощно, как только может. Он кладет свою влажную руку - ту, что была внутри меня, - мне на бедро.