— Да, но… — попробовал вставить Макферсон.
— Да, это как раз то, что я… — одновременно начал Дункан.
— Минуточку, — прервал их доктор. — Знаю, что вы хотите сказать, инспектор! Я с некоторой долей сомнения соглашусь что к тому моменту, когда я увидел труп, окоченение могло уже полностью развиться. Допустим, процесс шел медленно и вступил в завершающую фазу, скажем, к часу. Это позволяет предположить, что смерть наступила еще в десять часов вечера предыдущего дня. Если помните, я говорил вам, что такое возможно.
Макферсон удовлетворенно хмыкнул.
— Кэмпбелл был физически крепким человеком, — продолжал доктор, — и умер от неожиданного удара. Если вы, Дункан, обратитесь к своей книжечке, то наверняка узнаете, что при таких условиях окоченение может быть замедлено.
— Но, доктор, — продолжал настаивать молодой полицейский, — если человек, например, истощен или подавлен, окоченение может происходить очень быстро, а я полагаю, что у Кэмпбелла была весьма тяжелая ночь. Судите сами: около девяти часов вечера он чуть не подрался с мистером Уотерзом, затем без четверти десять махал кулаками с мистером Гоуэном. До того Кэмпбелл залил в себя изрядное количество виски, которое, как мне известно, оказывает на организм подавляющий эффект, как всем нам известно, — торопливо поправил сам себя Дункан и, заметив на лице его светлости улыбку, продолжил: — Правда, спиртное могло выветриться… К тому же Кэмпбелл встал рано утром, не позавтракал, как было установлено в результате вскрытия, да еще проехал двадцать семь миль за рулем. Разве он был недостаточно измотан, чтобы быстро окоченеть после того, как его убили?
— Вижу, вы отлично подготовились, молодой человек, — сказал доктор. — Чтобы не ошибиться, мне придется быть крайне осторожным в высказываниях. Могу ответить лишь так: трупное окоченение длится в среднем от двадцати четырех до сорока восьми часов. Тело Кэмпбелла, когда я осматривал его во вторник в три часа пополудни, уже окоченело, более того окоченение отмечалось до позднего вечера среды, то есть до момента препровождения тела в морг. В четверг вечером, когда я в присутствии нескольких человек вскрывал труп, окоченение уже полностью прекратилось. Таким образом, время фактически укладывается в среднюю продолжительность окоченения. В целом можно утверждать, что быстрое развитие окоченения сопровождается его коротким течением, а медленное развитие длительным. В нашем случае характер течения окоченения был приближен к медленному, в связи с чем я предположил, что его начало также затянулось. Мое заключение таково: смерть, вероятнее всего, наступила около полуночи, что согласуется как с общим видом трупа, так и с кровоподтеками на нем.
— Как насчет содержимого желудка? — уточнил Максвелл.
— Содержимым желудка было виски, — сухо ответил доктор. — Однако я не возьмусь предполагать, насколько поздно вечером в понедельник покойный его употреблял.
— Но, — возразил Дункан, — если предположить, что убийство произошло во вторник, не раньше девяти часов утра, срок окоченения существенно сокращается.
— Конечно, — кивнул Кэмерон. — Если Кэмпбелл умер во вторник утром, период окоченения уменьшается где-то до тридцати шести часов. И все же я могу уверенно говорить исключительно о времени между тремя часами пополудни во вторник и семью часами вечера в среду.
— Вопрос остался открытым, — констатировал прокурор. — По внешним признакам вы предполагаете, что смерть наступила около полуночи, при том что вероятность расхождений равна одному-двум часам.
— Да.
— А допускаете ли вы восьмичасовую погрешность?
— Не думаю, — осторожно ответил доктор. — Но вместе с тем не могу утверждать, что это невозможно. Если в природе и бывает что-то невозможное, то ошибки в диагностике к подобным парадоксам не относятся.
— Та-а-к, — неодобрительно протянул Дэлзиел, сверля взглядом подчиненного. — Констебль, вы добились самого большего из того, чего могли ожидать, приставая к специалисту со своей дурацкой книгой, стариком-отцом и подвергая сомнению огромный опыт доктора Кэмерона. Он признал, что ошибка хотя и крайне маловероятна, но возможна. Вы отдаете себе отчет в том, что у вас должны быть очень веские аргументы для того, чтобы мы слушали дальше? Прошу простить его, доктор. Дункан неплохой парень, но иногда проявляет излишнее рвение.
Констебль, поощренный таким нетривиальным образом, вспыхнул, но продолжал стоять на своем:
— Мне пришло в голову, что среди шести подозреваемых нет ни одного, кроме Грэхема, о ком бы было достоверно известно, что он находился в ту ночь на месте, где обнаружили труп. Зато у нас есть свидетель, встретивший подозреваемого в Баргреннане в утро убийства. Более того, Грэхем и сам это признает.
— Совершенно верно, — подтвердил прокурор. — В отчетах имеются показания некоего Брауна, который видел Грэхема, идущего вдоль берега Кри, чуть ниже Баргреннана, во вторник утром, около половины двенадцатого. Свидетель утверждает, что Грэхем направлялся вверх по течению, но, завидев приближающегося Брауна, быстро пригнулся, как будто не хотел, чтобы его заметили. Обстоятельство само по себе подозрительное.
— Вот-вот! — взволнованно подхватил Дункан. — Помните, что Грэхем отвечал на предварительном допросе? Сначала он вовсе отказался сообщить, где был. И это, представьте, еще в тот момент, когда смерть Кэмпбелла считалась несчастным случаем. Это, во-первых. Во-вторых, как только из газет стало известно, что полиция рассматривает версию убийства, нам преподнесли фальшивое алиби именно на ночь понедельника.
— Остановитесь на минутку, Дункан, — прервал констебля Максвелл. — Согласно вашей логике, Грэхем совершил преступление не ранее, чем во вторник утром. Какова была необходимость в алиби на ночь понедельника? Ведь он должен был понимать, что это бессмыслица.
— Так-то оно так, — полицейский попытался придать своему простоватому лицу хитроумное выражение, — но почему леди говорила именно об этом времени? Потому что кое-кто, не будем уточнять имена, растрезвонил на всю округу, что убийство случилось в понедельник ночью. Далее эта дама, прекрасно знающая, что Грэхем виновен, но недостаточно хорошо представляющая себе обстоятельства преступления, всеми лапками, как оса в варенье, попала в ловушку. Она заявила: «Грэхем не мог этого сделать. Он провел ночь со мной». Сержант Дэлзиел внезапно взял, да и спросил ее напрямик: «Как долго он был с вами?» Она ответила: «До девяти часов», прекрасно понимая, что ответ «до двенадцати» не годится, потому как следующим вопросом стало бы: «Неужели никто не видел, как он выходил из дома?» Зная любопытство местного населения, однозначно ответить здесь невозможно, и добрая самаритянка попала в затруднительное положение. Грэхем, прослышав об этом разговоре, сообразил: «Я должен придумать что-нибудь получше. Похоже, тот парень на реке узнал меня. Скажу, что я двое суток браконьерствовал около Баргреннана с Джимми Флемингом. Джимми, конечно, это подтвердит». Вот тогда-то Грэхем и пришел к нам со вторым алиби.
— Джимми Флеминг, насколько я понимаю, действительно подтвердил, что они рыбачили, — кивнул прокурор, просматривая бумаги.
— Еще бы он не подтвердил! — воскликнул Дункан. — Все знают, что Флеминг самый большой лжец в округе. Кроме того, все они души в Грэхеме не чают. Каждый из них поклялся бы чем угодно, чтобы его защитить.
— Это похоже на правду, — согласился Макферсон. — Может статься, что им не было необходимости лгать. Скажем, полночи они ловили рыбу, а полдня дрыхли после попойки. Что мешало Грэхему совершить преступление, попутно нарисовав картинку, ни о чем не ставя их в известность? Он мог объяснить свое отсутствие долгой прогулкой. Или они вообще так крепко уснули, что не заметили, когда он уходил и приходил.