Искендер проникает в страну Мрака
437
438
440
Черный прах обыщи, кравчий мой огневой,
И открой в этой тьме ты источник живой!
Светлой влагой омой мои скорбные очи,
Оживи мое сердце во тьме этой ночи!
* * *
В этой части, благому отдавшись труду,
Я по слову дихкана свой сказ поведу.
Так вписал в его книгу калам его строгий:
Ночью первою Урдибехишта Двурогий[437]
В область Мрака вступил. Тиховейная тьма —
Благодатный покой для людского ума.
И ключом золотым за́мок тьмы отмыкая,
Ты увидишь: лежат самоцветы, сверкая.[438]
Если к влаге живой ты приникнуть готов,—
Ты обязан преддверья задернуть покров.
В омовенья часы[439] всем на свете знакома
Ткань сапфирного цвета вокруг водоема.
В день, когда Искендер, все покинув дела,
Устремился туда, где раскинулась мгла,
Стал он с месяцем схож, что на небе просторном
Был похищен драконом огромным и черным.
Хызру-вестнику царь повелел на пути
Мчаться вдаль и ручей, если сможет, найти.
Чтобы войску скорей оказал он помогу
И скорей отыскал к водопою дорогу,—
Царь коня своего отдал Хызру; огнем
Был серебряный конь, так мы скажем о нем.
Хызру царь дал и яхонт: во тьме он светился,
Если ключ иль ручей где-то рядом ютился.
Молвил вестнику Властный: «Ты будешь один
На безвестном пути; ты — его господин.
Направляя то вправо, то влево поводья,
Ты оглядывай мрак, словно ширь половодья.
Этот яхонт блестящий не лжет никогда:
Пред тобою заблещет живая вода.
Светлой влаги испив, мне укажешь дорогу,
И тебя я прославлю, покорствуя богу».
И разведчик в плаще изумрудном коня
Устремил в черноту беспросветного дня.
Одинокий, заботясь о деле высоком,
Он оглядывал мглу испытующим оком.
И казалось: весь край беспросветен и пуст.
Не имелось воды для взыскующих уст.
Но внезапно зажегся в руке его камень,
И вдали заструился серебряный пламень.
Светлый ключ отыскался в пристанище мглы,
Как руда серебра меж расселин скалы.
Но водой ли была нить алмазная эта?
Мнился дивный источник сиянием света.
И подобен он звездному был серебру,
Если звезды мерцают, сияя, к утру.
Он подобен был месяцу ночью дремучей,
Если месяц горит, не скрываемый тучей.
Трепетал, словно ртуть, его влажный огонь,
Если ртуть паралитик возьмет на ладонь.
Что могло быть сравнимо с его чистотою,
С чистотой его тою, — такою святою?!
Что могло бы гореть столь же чистым огнем?
Он — вода, он — огонь, — можно молвить о нем.
И у вестника счастьем блеснули зеницы.
Осмотрел он поток, что светлее денницы,
И с коня он сошел, снял одежду, в родник
Погрузился, затем, наклонивши свой лик,
Выпил влаги, светившейся в черной пустыне.
Вечной жизни он был удостоен отныне.
И коня он омыл; дал испить заодно,—
В серебро было чистое влито вино.[440]
Снова сел он в седло, и, вниманье удвоя,
Не спускал он очей с ясных струй водопоя.
вернуться
вернуться
вернуться