Не запела в саду ни единая птица.
Ты согдийскую птицу заставь пробудиться.[473]
* * *
Ветра осени шумный послышался взмах.
Все пошло по-иному в увядших садах.
Пропадало роскошество каждого сада.
Каждой розы прекрасной погасла лампада.
По краям ручейков пожелтела трава.
Все упали плоды, вся опала листва.
На ветвях запылало то пламя, в котором
Вся сожглась пестрота, столь приятная взорам.
Бродит много дихкан, о базарах тужа,
Все замкнули калитки садов сторожа.
В водоемы Хосроев текущие воды
Уж застыли от холода злой непогоды.
Без воды и плодов нет отрады в садах.
Глина старых оград рассыпается в прах.
Где же кравчий с вином? Где же сладость и ласки?
Все мертво, в мертвый сад зверь войдет без опаски.
Смолк пернатых язык. И, вонзаясь в стопы
Быстроногих ветров, обнажились шипы.
Где же те, что в саду отдыхали, бывало?
Поклонявшихся розам в долинах не стало.
С солнца Золото стер непостижный терпуг,
Стали воды в ручьях как недвижный терпуг.
Нет красавиц в садах; их спугнули морозы.
Соловьи улетели, осыпались розы.
Заклеймили шипы каждый розовый куст.
Где и песни и чанг? Сад безмолвен и пуст.
И завяло — увы! — в эти дни листопада
Древо дивное — гордость подлунного сада.
Искендер-кипарис был здоровья лишен,
Щедро тратил здоровье в скитальчествах он.
Стужа в мире, и грудь Повелителя — в стуже.
Мир он ведал, и все ж вновь он влекся к нему же.
Ослабел полновластья приманчивый зов,
И к нему невнимательный стал нездоров.
Долго птица над миром царила, но крылья
Обломились! Подняться? Напрасны усилья!
Где тюльпаны ланит? Стройный тополя стан?
В когти сокола злого попался фазан.
Войсковые врачи, — а порой и вельможа,—
Днем и ночью сидели у царского ложа.
Берегли светоч мощного царства они,
Составляли в тревоге лекарства они,
В стуке сердца и в колбах разгадку искали.
Но уж звали недужного темные дали.
И в назначенном снадобье будет ли прок,
Коль пришел расставанья назначенный срок?
Вновь пытали врачи все целебные травы,
Но душа вырывалась из тесной оправы.
И лужайки никто уж не смог бы найти,
Где бы странник сумел отдохнуть на пути.
Если боль и страданье содействуют смерти,
Это — воля судьбы благодетельной, верьте.
Горло смертному жмет столь неистово рок,
Что торопит измученный гибели срок.
Каждый врач размышлял об ознобе, о боли,
Но ведь врач ведал то, что он ведал, — не боле.
Ведь лампаде, когда жизни канул и след,
Даже масло и то причинило бы вред.
«Ведь больные плоды — слову мудрых я внемлю —
Чуть притронутся к ним — упадают на землю».
Исцеленье несет многим страждущим врач,
Но, леча обреченных, не знает удач!
В девять сфер устремляющий мудрые взоры
Стал на них наводить звездочетов приборы.
Он померкшей нашел основную звезду.
Звезды счастья ушли: все вещало беду.
То сплетение звезд, что так дивно блистало,
К гороскопу царя благосклонным не стало.
Увидав, как черта вещих знаков течет,
Побледнел и от страха застыл звездочет.
В руки зеркало взял Повелитель, желая
Поглядеть, что свершила судьба его злая.
Он узрел худобу. Он узрел, что, спеша
К краю мира, от плоти бежала душа.
Стыла медленно кровь, стало немощным тело.
Изогнуть кипарис что, скажи, захотело?
Дух из тела бежал, в тьму недужного мча.
Царь заплакал, как плачет, сгорая, свеча.
вернуться
473