Попечалься немного, проведав, что ало
Пламеневшего цвета на свете не стало.
Если все же взгрустнешь ты ночною порой,
Ты горящую рану ладонью прикрой.
Да подаст тебе долгие годы создатель!
Все стерпи! Унесет все невзгоды создатель.
Я твоим заклинаю тебя молоком
И своим, на руках твоих, утренним сном,
Скорбью матери старой, согбенной, унылой,
Наклоненной над свежей сыновней могилой,
Сердцем смертных, что к праведной вере пришли,
Повелителем солнца, и звезд, и земли,
Сонмом чистых пророков, живущих в лазури,
Вознесенных просторов, не ведавших бури,
Сонмом пленных земли, сей покинувших край,
Для которых пристанищем сделался рай,
Животворной душой, жизнь творящей из тлена,
Созидателем душ, уводящим из плена,
Милосердных деяний живою волной,
Повеленьем, весь мир сотворившим земной,
Светлым именем тем, что над именем каждым,
Узорочьем созвездий зажженным однажды,
Небесами семью, мощью огненных сил,
Предсказаньем семи самых светлых светил,
Знаньем чистого мужа, познавшего бога,
Чутким разумом тех, в чьем сознанье — тревога,
Каждым светочем тем, что зажжен был умом,
Каждым сшитым людьми для даяний мешком,
Головой, озаренной сиянием счастья,
Той стопой, что спешит по дороге участья,
Многомудрых отшельников светлой душей,
Их всевидящим взором, их верой большой,
Ароматом смиренных, простых, благородных,
Добронравьем людей, от желаний свободных,
Добротою султана к больным, к беднякам,
Нищим — радостным, словно властитель он сам,
Свежим веяньем утра, душистой прохладой,
Угощенья нежданного тихой усладой,
Позабывшими сон за молитвой ночной,
Слезы льющими, странствуя в холод и зной,
Стоном узников горьких в темнице глубокой,
Той лампадой михраба, что в выси далекой,
Всей нуждой в молоке истощенных детей,
Знаньем старцев о немощи старых костей,
Плачем горьких сирот, — тех сирот, у которых
Только скорбь, унижением странников хворых,
Тем скорбящим, что скорбью в пустыню гоним,
Тем, чьи ногти синеют от лютости зим,
Неусыпностью добрых, помогу дающих,
Долгой мукой несчастных, помоги не ждущих,
Тем страданьем, которое рушит покой,
Беспорочной любовью, блаженной тоской,
Побеждающим разумом, — смертным и бедным,
Воздержаньем отшельника, — мудрым, победным,
Каждым словом той книги, что названа «Честь»,
Человечностью той, что у доблестных есть,
Тою болью, с которой о ранах не ропщем,
Тою раной[486], что лечат бальзамом не общим,
Тем терпеньем, что должен влюбленный иметь,
Тяжким рабством попавшего в сладкую сеть,
Громким воплем безмерной, безвыходной муки,
В дни, когда протянуть больше не к кому руки.
Правдой тех, чей пример благочестья высок,
Откровеньем, которое слышит пророк,
Неизбежной дорогой, великим вожатым,
Помогающим смертным, тревогой объятым,
Тою дверью, земли отстраняющей ложь,—
Той, которою ты вслед за мною уйдешь,
Невозможностью видеть мне лик твой незримый,
Невозможностью слышать твой голос любимый,
Всей любовью твоей, — да продлится она! —
Этой помощью, — всем да не снится она!
Сотворившим и звезды, и воды, и сушу,
Давшим душу и вновь отнимающим душу,—
Развернув этот шелк в почивальне своей,
Ты не хмурь, о родимая, черных бровей,
Не грусти, не носи похоронной одежды,
На удел бытия вскинь бестрепетно вежды,