Можно было бы прийти к выводу, что при таких условиях нет смысла добиваться в переводе каких-то эквивалентов. Надлежит просто использовать те русские размеры, которые окажутся наиболее удобными. Может быть, в некоторых случаях это и допустимо, но в применении к Низами все же так поступить невозможно.
Труд жизни этого великого поэта — его «Хамсе» или «Пятерица» — пять больших поэм. Каждая из них написана своим размером, выбор которого, конечно, был не случаен. Как уже отмечалось выше, поэмы вызвали на Востоке сотни подражаний, причем каждый данный сюжет раз и навсегда оказался связанным с избранным для него Низами размером. Следовательно, не учесть этого обстоятельства — означало бы не учесть очень важный в культурном и художественном отношении фактор. В данном издании вопрос разрешен так, что из всех возможных в русской поэзии размеров выбраны те, которые наиболее близко подходят к данному метру оригинала, но, конечно, к сожалению, его схеме, а не его напеву.
Второй вопрос — передача рифмы. Эпическая поэзия Ближнего Востока уже с десятого века приняла систему парных рифм, так называемых бейтов. При передаче ее наши поэты сперва придерживались правила применения только мужской рифмы, исходя из того положения, что в языках иранской и тюркской систем ударение падает на последний слог. Это положение верно, но не совсем. Во-первых, ударения в этих языках много слабее, чем в русском, во-вторых, часто на конце строки оказываются вспомогательные глаголы, энклитики и т. п., ударения почти не несущие. Таким образом, у русского слушателя многие рифмы Низами могут вызвать впечатление женских и даже дактилических. Поэтому переводчики позволяют себе разнообразить рифму, не стараясь, однако, в точности повторить расположение мужских и женских рифм оригинала. Так как никакой системы в этом отношении у Низами нет, то соблюдение его расстановки оказалось бы педантичной схоластикой, излишне затрудняющей переводчика и ничего не дающей читателю.
Наконец, третья трудность — передача всего того изобилия образов, которыми переполнены стихи Низами. Поэзия Азербайджана в XII веке пользовалась особым стилем, который можно было бы условно назвать «орнаментальным». Характерная черта его — стремление к максимальному повышению веса каждого слова в строке, путем введения многочисленных фигур, широчайшего использования игры словами, чему в значительной степени содействует полисемантичность лексики персидского литературного языка того времени. Совершенно очевидно, что весьма многие из этих фигур, особенно там, где использованы омонимы, в переводе сохранены быть не могут. Крайнее затруднение вызывают и метафорические эпитеты, приложение которых к данному имени обусловливается вторым и третьим его значениями.
Вместе с тем переводчик не может вступить на путь передачи только смысловой стороны строки, не считаясь с той формой, в которую этот смысл заключен. Такой перевод представлял бы собой только пересказ содержания поэм Низами. При переводе была сделана попытка сохранить, где это только возможно, всю «орнаментальность» стиля Низами. Результатом этого является тот своеобразный «затрудненный» язык, которым отличаются переводы этого однотомника… Наиболее сложные строки снабжены нами комментарием, позволяющим русскому читателю понять содержащиеся в них намеки».
Эти комментарии Е. Э. Бертельса использованы нами при составлении новых, расширенных комментариев к данному изданию «Пяти поэм».
Начертания собственных имен и непереведенных слов, по мере возможности, унифицированы во всей книге. Однако в некоторых случаях это оказалось невозможным. Например, покойный К. А. Липскеров принял всюду написание «Бехрам», и в соответствии с таким произношением инструментованы гласными строки его перевода. У В. Державина же принято всюду «Бахрам». Менять перевод Липскерова мы не решились. Одни переводчики предпочитали написание «Зухре», и это слово у них рифмуется, другие же предпочли «Зухра» (несколько иная система транскрипции). Размер требует иногда чтения «чоуган», иногда «човган». Такого рода незначительные различия оставлены без изменений и отмечены в примечаниях и словаре.
В качестве иллюстраций для этого тома воспроизведены миниатюры, которые в XVI веке исполнили на страницах рукописи «Хамсе» («Пятерицы») Низами лучшие художники Тебриза. Рукопись предназначалась для шаха Тахмаспа из династии Сефевидов. Переписал ее в 1539–1543 годах первоклассный каллиграф Низамеддин Шах-Махмуд Нишапури. На миниатюрах есть подписи прославленных азербайджанских художников того времени: Султан Мухаммеда, Ага Мирека, Мирза Али, Мир Сеид Али, Мир Мусаввира и Музаффар Али. На титуле рукописи безвестный восточный ценитель изящного начертал по-персидски слова: «Око времени никогда не видело подобного». Рукопись в настоящее время хранится в Британском музее в Лондоне.