— Все, господин министр. Во все полицейские участки мною разосланы телефонограммы, требующие осторожности. Перевоплощенцев я собрал в одном месте…
— Кого? — сказал Пун.
— Перевоплощенцев. Как их иначе назовешь?
— Их можно вернуть в прежнее состояние? — поинтересовался Пун.
— Вероятно, да, — ответил Гард. — Но сделать это может только профессор Грейчер. Впрочем, во всех перевоплощениях, как туда, так и обратно, возможна путаница, и концов потом не соберешь. В любом случае надо надеяться, что Грейчер когда-нибудь захочет вернуть себе собственную внешность.
— Зачем? — сказал Воннел.
— У него же семья, жена и дочь.
— Ну и что? — не понял министр.
— Если он еще полностью не утратил человечность, он захочет их повидать и сам им показаться.
Воннел пожал плечами. Гард продолжал:
— Так или иначе, но его родные ничего не знают о случившемся. Мы установили за ними наблюдение. Кроме того, приняли меры к охране Таратуры, который носит сейчас облик профессора. Если нам удастся схватить Грейчера и его аппарат, обратный обмен внешностями возможен. Но если нет, несчастные обречены.
— Их не так уж много, — спокойно заметил министр. — Ваши страхи преувеличены.
— Но ведь возможны дальнейшие превращения! Положим, к вам приходит на доклад комиссар полиции, и вы, господин министр, получаете его внешность и, стало быть, его должность.
— Как это комиссар полиции может превратиться не в моего человека? — возмутился Воннел.
— Очень просто, господин министр: с ним может обменяться телами Грейчер… Или, чего доброго, он может передать вам тело и внешность гангстера или уличной женщины, и тогда вы потеряете…
Гард умолк, потому что Воннел стал медленно сползать под стол.
— Что нужно, — прошептал он чуть ли не из-под стола, — чтобы пресечь дальнейшие превращения?
— Вот список необходимых мер. — Гард протянул Пуну лист бумаги.
Пун быстро прочитал, затем передал министру. Они многозначительно переглянулись.
— При всем желании, — сказал Воннел, — я не могу своей властью санкционировать такие меры. Готовьтесь к докладу президенту, комиссар! Пун, отдайте распоряжение, что отныне комиссары полиции освобождаются от личных докладов министру внутренних дел. Достаточно будет отчетов! Вы свободны, господа!
Пун улыбнулся пуновской улыбкой и вместе с Гардом вышел из кабинета.
Глава 8
«Красные листья»
Вилла «Красные листья», название которой дал старинный парк с красавцами кленами, словно вспыхивающими огнем каждый сентябрь, принадлежала полиции. Одно время там был стенд для экспертизы оружия, потом в парке тренировали овчарок-ищеек, но чаще всего вилла пустовала. Теперь Гард вспомнил о ней и распорядился как можно скорее отправить туда всех несчастных оборотней. Туда же он отправил и Таратуру с двумя полицейскими, попросив их позаботиться хотя бы об относительном порядке. Впрочем, Таратура находился в каком-то оцепенении, в состоянии тихой и глубокой паники, и Гард сразу понял, что толку от него будет мало. В один из дней он сам решил поехать в «Красные листья».
Машина шла по шоссе, обсаженному старыми вязами, и в ровной череде их побеленных стволов было что-то глубоко мирное и успокоительное. Гард грустно думал о том, как он стар уже… Да, да, стар! Дело не в годах, потому что годы — разные. Раньше годы были длинными, а теперь они совсем короткие, время бежит все быстрее, завивается вихрем. Его молодость — это золотое время дактилоскопии, качественных химанализов и детской доверчивости к фотографиям. Потом пошел ультрафиолет, рентген, ультразвук, углерод-14, — чего только не напридумали люди. Все эти премудрости и загнали его в старость. И вот дожили — уже меняются лицами, телами… Страшный сон. Как можно нормальному человеку разобраться в этом кошмаре? Куда он годится сейчас со своей старомодной логикой и дактилоскопией? Неизвестно, есть ли Бог, но дьявол существует. Это абсолютно установленный факт. Только дьявол может научить такому.
В «Красных листьях» Гард прежде всего попросил Таратуру принести протоколы всех допросов и по ним еще раз постарался представить себе весь ход событий в универмаге. Итак, Грейчер в облике Таратуры, спасаясь от преследования, обменял лицо Таратуры на лицо… как его… Джосайи Болвуда — студента-филолога, 22 года. Значит, профессор одним махом помолодел чуть ли не на 30 лет! А студенту он, стало быть, оставил лицо Таратуры… Не оборачиваясь, чтобы еще раз не содрогнуться при виде Таратуры в облике Грейчера, Гард спросил:
— Вы видели этого… ну, студента?
— Да, комиссар, — тихо сказал Таратура. — Это ужасно… Вы даже не представляете… Я чуть не умер, когда увидел!
— Очень похож на вас?
— Да какой там похож! — в неподдельном отчаянии воскликнул Таратура. — Это я!
— М-да, — потупился Гард. — Ну хорошо, пойдем дальше. Итак, из Болвуда этот негодяй превращается в… минутку, ага, вот этот протокол, — Мери Лелевр: продавщица отдела носков, 52 года. А несчастная продавщица становится в свою очередь… э-э… студентом. Далее парикмахер Пауль Фридель, 37 лет, превращается в продавщицу, а актер Юм Рожери, 59 лет, в парикмахера. И наконец, последнее перевоплощение: человек без определенных занятий Уильям Остин получает лицо актера, а его лицо… А его лицо похищает Грейчер. И поскольку человек без определенных занятий, а точнее, просто бродяга Остин не располагает своими фотографиями, мы даже не знаем, как теперь Грейчер выглядит.
Уф! Гард откинулся на спинку кресла. Просто можно сойти с ума. Итак, если он сейчас войдет в холл, где сидит вся эта компания, то увидит… Гард перевернул один из листов протокола и набросал такую таблицу:
| Я увижу… | А на самом деле это… |
|---|---|
| Таратуру | Студент Болвуд |
| Студента Болвуда | Продавщица Мери |
| Мери | Парикмахер Пауль |
| Парикмахера | Актер Юм Рожери |
| Актера | Бродяга Остин |
То, что он видит Грейчера, а на самом деле это Таратура, он уже усвоил.
— Как они там? — спросил Гард Таратуру, кивнув в сторону холла.
— Сейчас как-то вроде успокоились, — сказал Таратура. — Просто, наверное, устали кричать. А поначалу это был сущий ад. Хватали друг дружку и вопили, как будто их режут. Но, комиссар, я их понимаю. Лучше потерять руку, ногу, чем вот так… Хуже всех было, пожалуй, парикмахеру. Красивый парень, жена, возлюбленная, двое ребятишек, и вдруг — бац! — он превратился в эту… В даму. По-моему, он… или она — не знаю, кто оно теперь, слегка тронулось.
— А продавщица? — спросил Гард. — Ну, я имею в виду бывшую продавщицу.
— Понимаю, вы имеете в виду студента… Она молодец. Даже смеялась. Вы можете сами поговорить с ними. Вообще-то говоря, с виду ничего страшного. Люди как люди.
Гард встал, сунул в карман заготовленную шпаргалку, пошел к двери холла, бросив на ходу:
— Как только привезут словесный портрет этого бродяги, позовите меня.
Стараниями своего бывшего хозяина холл виллы «Красные листья» был превращен в маленький зимний сад. Спрятанные под полом кадушки с землей создавали иллюзию леса: пальмы, перевитые лианами, росли прямо из-под пола. На искусных подставках и подвесках цвели амариллии, кринум, пеларгонии, замысловатые фуксии, несколько тюльпанов и сочные, аппетитные гиацинты, меж цветками которых поблескивали стекла аквариумов. Обивка низкой мягкой мебели гармонировала с тонами растений. Посередине холла стоял круглый столик с журналами.
Гард вошел и быстро огляделся. Прямо перед ним, вытянув ноги и раскинув по спинке дивана руки, сидел инспектор Таратура.
«Так, — подумал Гард, — это студент. Ясно…» В кресле у столика, лениво перелистывая журналы, развалился — о, его Гард узнал сразу! — Юм Рожери, известнейший киноактер. Он начал свою карьеру лет двадцать назад в фильме, сделанном по какому-то русскому роману. Кажется, он назывался «Стальная птица». И с тех пор пошел на всех парах. «О, эти нежные, нежные, нежные руки», «Акула завтракает в полночь», «Эскадрилья амуров»… Да разве можно вспомнить все фильмы, где снимался Юм Рожери! А этот, ну с дракой на крыше монорельсового вагона… Как же он назывался?.. «Едем, едем, не приедем» — что-то в этом роде…