— Вы читали?!
Оскар Пун читал все на час раньше министра. Он кивнул и сказал:
— Я рад, господин министр, что отчет вам понравился.
— Но каков комиссар Гард! — восхищенно воскликнул министр. — Он никогда не славился выдумкой, а тут — на тебе, наворотил такую прелесть, что просто мурашки бегут по телу! Как вы думаете, Пун, не стоит ли доложить это дело президенту?
— Полагаю, господин министр, — ответил Пун, более реалистически смотрящий на вещи, — что сначала следовало бы выслушать комиссара Гарда.
— Он здесь?
— И не один, а с профессором Грейчером, который одновременно есть Таратура.
— Давайте их по одному, — приказал Воннел.
Через минуту Гард входил в кабинет министра.
— Поздравляю вас, комиссар! — вместо приветствия сказал Воннел, выходя из-за стола и протягивая комиссару руку, что означало награждение Гарда премией в размере месячного жалованья. — Вы написали превосходный отчет! До парноубийства не додумался пока ни один комиссар полиции! Гард! Вы — первый! Даже Альфред-дав-Купер…
— Я ничего не выдумал, господин министр, — перебил его Гард. — К сожалению, все то, что написано в отчете, произошло в действительности.
— Разумеется! — воскликнул Воннел. — Такое не придумаешь! Мы обменялись с моим заместителем мнениями и решили доложить дело президенту. Не так ли, господин Пун?
— Вы, как всегда, правы, господин министр, — ответил заместитель, улыбаясь своей многозначительной улыбкой, которую репортеры уже давно окрестили «пуновской», а карикатуристы «Модиссон кропса» бичевали ею угодничество, подхалимаж и ложные патриотические порывы.
— Где сейчас преступники? — возвращаясь к делу, спросил министр.
— Эрнест Фойт — в тюрьме, профессор Грейчер — на свободе.
— Его приметы известны?
— И да и нет, — ответил Гард. — Дело запутанное. Сначала Грейчер украл внешность инспектора Таратуры, приметы которого нам хорошо известны. Но когда мы организовали погоню, он совершил ряд превращений, последовательно меняя внешность. На данный момент мне известны шесть человек, телами которых он воспользовался. Нужны энергичные меры для того, чтобы предупредить…
— Не понял, комиссар, — откровенно признался министр, прервав Гарда. — Вы это серьезно?
— Не волнуйтесь, комиссар Гард, — вмешался Пун, — и говорите яснее.
— Я не волнуюсь. Если у вас есть время, могу рассказать подробней. Все материалы… — Он запнулся на секунду. — Все материалы, господа, я захватил с собой.
— Что именно? — спросил Пун.
Гард поднялся, подошел к двери и открыл ее. В кабинет вошел Таратура в облике профессора Грейчера и вытянулся по стойке «смирно». Типично гражданская внешность — округлый животик, выпирающий из штанов, холеное лицо джентльмена — и эта нелепая стойка «смирно» вызывали невольную улыбку, но Гард, в отличие от министра и его заместителя, не улыбался.
— Вот так, господа, выглядел профессор Грейчер до первого превращения, когда он попал к нам, — сказал Гард.
Все еще улыбаясь, Воннел и Пун подошли к Таратуре и уставились на него, как европейские мальчишки могут уставиться на черного человека, впервые появившегося в их городе. Затем улыбки на их лицах сменились недоумением, а Воннел даже дотронулся до уха Таратуры так осторожно, словно оно могло взорваться.
— Можете идти, — сказал министр, и Таратура, ловко повернувшись через левое плечо, вышел из кабинета.
Все сели на свои места, погруженные в размышления.
— Слушайте, Гард, — сказал после паузы Пун, — зачем вам все это нужно?
— Что именно, господин Пун?
— Да этот ваш… показ?
— Не понял.
Министр и заместитель переглянулись. По всей вероятности, они до сих пор не могли отнестись к делу серьезно, и коли так, то комиссар уже казался им полным кретином.
— У вас же есть оба преступника! — сказал министр, с полуслова поняв своего заместителя. — Фойт, как вы сказали, в тюрьме, а Грейчер — вот он! — И Воннел указал глазами на дверь.
— Это не Грейчер, а Таратура, — сказал Гард.
— Он может это доказать? — спросил Пун. — Вы посмотрите, как все получается: вы открыли страшное преступление, изловили двух убийц, и никто из них никуда не сбежал и не выкрал никаких чужих тел!
— А за отличный вымысел — спасибо! — добавил министр. — Очень приятно было читать, очень.