— Я хочу просто посмотреть на него.
— Странно. — Бирк пристально глянул на Честера. — Очень странно… Ну что ж, милый Фред, я уже дал распоряжение на раскопки. Но это противозаконно, потому что беспокоить наших клиентов могут только полицейские…
— Разрешите, я пойду туда? — нетерпеливо сказал Фред.
— Одна маленькая формальность, — остановил его хозяин фирмы. — В какой банк представить счет?
— Я предпочитаю платить наличными.
— Нас это вполне устраивает. Итак, непосредственно за раскопку — шесть кларков двадцать пять леммов и за риск — как известно, среди деловых людей не оплачивается — сто пятьдесят кларков. Итого сто пятьдесят шесть кларков двадцать пять леммов.
«Бандит», — выругался про себя Фред, но быстро достал деньги и положил на стол.
Когда вместе с Бирком они подошли к седьмому участку, рабочие уже закончили работу. Бирк осветил фонарем могилу, потом гроб, покрытый сырыми комьями глины.
— Откройте крышку! — приказал он.
Один из служащих спустился вниз и приоткрыл крышку. Фред отшатнулся: он увидел лицо профессора Миллера…
4. НАКАНУНЕ РЕШЕНИЯ
Гард поддернул брюки, чтобы не так сильно мялась складка, сел и уже был готов заняться обычными криминалистическими делами, когда раздался стук в дверь.
Еще не видя человека. Гард по характеру стука определил, что посетитель взволнован, нервничает и что следующие минуты будут беспокойными. Поэтому его лицо приняло любезно-сосредоточенное выражение.
— Войдите!
Вошел Фред Честер.
Они не виделись три недели, и Гард не знал, что делал это время журналист, был ли он вообще в городе, но не удивился его неожиданному приходу, потому что уже давно отучил себя удивляться: мешало работе.
— Гард, — тихо сказал журналист, — зачем было обманывать меня?
Фред заметно изменился. Он походил на человека, выброшенного из привычной колеи жизни. Гарду было достаточно увидеть, как дрожат его пальцы, чтобы понять это.
— Сегодня прекрасный день, — сказал Гард. — Но газеты пишут, что в Австралии ураган. Так-то вот.
— Гард! — Голос журналиста дрогнул. — Завтра этот ураган может быть здесь!
— Возможно. Ну и что? Сегодня небо безоблачное. Сегодня истина в этом.
— Брось! Я раскопал то дело… о Миллере.
Искусство сыщика во многом зависит от умения слушать: кто больше знает, тот и сильней.
— Я слушаю тебя, — сказал Гард.
Честер вытащил из кармана блокнот.
— У меня нет протоколов, — сказал он. — И я не проводил следствия. Дело вообще не в фактах — они часто лгут. Дело в людях, которые стоят за этими фактами. Поэтому не удивляйся. Многое покажется тебе непривычным и странным…
— Я слушаю, — повторил Гард.
И он услышал то, что уже знал Честер.
…В то утро Миллер стоял у распахнутого окна. Была осень. Он смотрел на поток прохожих. Каждый торопился по своим делам. Редко кто поднимал голову, а если поднимал, то задумывался ли о большом мире, который его окружает? О людях, что шли рядом? О себе, наконец? Эдакие маленькие, замкнутые вселенные двигались по тротуару, далекие от Миллера, как и он от них. И равно близкие.
Миллер захлопнул окно. Великолепие осени раздражало, как обман. Он оглядел кабинет. Все стояло на своих местах, но Миллер испытывал состояние человека, увидевшего, что во всех углах вдруг занялся пожар.
Всего лишь несколько дней назад он пережил счастливый миг, когда внезапно, в каком-то истинном озарении нашел то, что искал долгие годы. Это был тот миг, когда Миллер увидел путь до самого конца — так, будто уже прошел его. Начинался он, как ни странно, в самом запаутиненном отсеке физики, куда давно никто не заглядывал, ибо там двери были заперты аксиомами. Миллера толкнуло отчаяние поиска, — право же, мысль его уже готова была ломиться в любую дверь.
Что означала его находка для него самого, для людей, он понял не сразу. Кинулся сначала к Дорону — докладывать, но что-то остановило Миллера, он словно споткнулся о взгляд этого военного в штатском, который прямо, как перпендикуляр, восседал в кресле. Споткнулся и забормотал о каких-то пустяках… Дорон, естественно, остался недоволен им больше, чем обычно.
«Главное — жить в мире с самим собой», — сказал кто-то из мудрых. Но у Миллера началась отныне мучительная схватка с самим собой. То, о чем он сегодня думал как о подлости, завтра казалось ему добродетелью. А послезавтра — наоборот. Его средство могло — действительно могло! — избавить мир от страшной угрозы ядерного самосожжения. Атомные бомбы, которые не взрываются! Водородные заряды ракет, которые не могут поразить и воробья! «Люди! Это возможно, возможно, возможно!» — хотелось ему кричать. Но люди бывают разными. «О да, — сказал бы Дорон, — это великолепно. Бомбы не взрываются — у противника! Вы, Миллер, великий патриот. Вы герой!»