Воннел при этих словах уже готов был прикоснуться к пуговице своего костюма, чтобы срочно вызвать необходимых для такого случая людей. Но все обошлось. Дорон лишь качнулся, не двигаясь с места, и вновь застыл, слегка пожав плечами.
Президент, наблюдавший всю эту странную сцену, мучительно пытался хоть что-то понять.
— Господа, — сказал он наконец, — я все же хотел бы знать…
— Одну минуту, — довольно бесцеремонно перебили его Ракеты. — Генерал, у вас есть язык? Я уж не спрашиваю, есть ли у вас голова и насколько дорога она вам.
Дорон неожиданно улыбнулся — это была его давняя привычка прикрывать мушкетерской улыбкой бурю, происходящую в душе, — и презрительным взглядом смерил самого молодого члена Совета.
— Между прочим, — сказал он с деланным спокойствием, — ваши головы, господа, тоже мне дороги.
Это была неслыханная дерзость, но генерал уже не давал никому опомниться:
— Мне известно, что на каждого из вас профессором Миллером заготовлена матрица, и я не уверен, что в эту минуту он не приступает к осуществлению своей программы.
Дорон откровенно переходил в наступление, решив, вероятно, что терять ему уже нечего.
— Своей программы? — сказала Сталь, сделав упор на слово «своей». — Или вашей, генерал?
Дорон предпочел пропустить этот вопрос мимо ушей, как и все последующие:
— Вы знали, что их пятеро?
— Где сейчас Миллер? Вам известно его местонахождение?
— Это ваш заговор, генерал?
— Вы с ним заодно?
Вопросы сыпались со всех сторон, и, когда наступила пауза, вновь раздался голос президента:
— Господа, я все же не понимаю, что случилось?
— В стране сейчас пять одинаковых президентов, — сказал Дорон. — Вы продублированы профессором Миллером. Ваши…
— То есть как?! — простонал президент, чуть не лишаясь чувств.
Но Дорон, не меняя тональности, продолжал:
— Ваши двойники находятся здесь же, в соседнем зале, и вам, президент, есть смысл отправиться к ним и не мешать нам наводить порядок в стране.
Когда Дорон сказал «нам», члены Совета сделали движение, какое обычно делают театральные зрители после открытия занавеса, когда каждый в последний раз пытается найти себе удобную точку для обзора.
Воннел молча подошел к президенту, тот молча встал и, шлепая тапочками по паркету, медленно вышел из зала. Через минуту, вернувшись, министр внутренних дел уже увидел Дорона сидящим за круглым столом в том единственном пустующем кресле, где только что сидел президент.
Но «круглого стола» явно не получалось. На одной стороне его были члены Совета, на другой — Дорон. Это можно было определить хотя бы по взглядам, которые они дарили друг другу.
Дорон отлично понимал, что в любой войне с могущественными финансистами он немедленно проиграет, как, впрочем, проиграет и в мире с ними. И потому он сказал:
— Господа, прошу прощения за то, что я так решительно вмешался в события. Я человек военный, а не штатский. Прошу также поверить мне, что я намерен действовать в наших общих интересах. Вы спрашивали меня, где сейчас Миллер. Отвечаю: в данный момент будем считать, что его местонахождение мне неизвестно… — (Дорон вдруг перехватил взгляд Прогнозиста будущего, недвусмысленно обращенный к Воннелу.) «Пора!» — тут же подумал Дорон. — Я понимаю, господа, что вы можете подозревать меня в причастности к той игре, которую ведет Миллер. Это ваше право, и у меня нет возможности немедленно вас переубедить. Следовательно, вы вольны арестовать меня, связать мне руки и заткнуть мне глотку и даже убрать меня вообще, но… — Он сделал паузу, во время которой все отчетливо услышали астматическое дыхание угольного короля. — …но я прошу вас иметь в виду, что и сам не уверен, я ли перед вами или мой дубликат!
11. ПРИ СВЕЧАХ
Арчибальд Крафт — владелец ракет, самолетов-снарядов, баз и прочего и прочего, способного убивать, — был весьма практичен. Он мыслил обычно с удивительной прямолинейностью, не допускающей никаких нюансов и кривотолков, и любое событие вызывало его точную и прямую реакцию. Когда же событий случалось много, он ухитрялся из многочисленных прямых линий выстраивать поступки, такие же стройные и целеустремленные, как Эйфелева башня в Париже. По всей вероятности, в делах комбинаторских иначе строить было и невозможно.
Во всяком случае, у Крафта не вызывало сомнения то обстоятельство, что генерал Дорон являлся непосредственным участником проделок профессора Миллера. Институт перспективных проблем — его институт. Миллер — его человек. Установка по дублированию — его установка. В чем же сомневаться?