Когда Н. Я. Соловьев начинал работу над пьесой, он положил в ее основу эпизод из жизни своего близкого знакомого, известного публициста К. Н. Леонтьева, который, кстати говоря, свел Соловьева с Островским и интересовался их сотрудничеством. В сюжете «Дикарки», во взаимоотношениях Ашметьева и Вари отозвался роман Леонтьева с молоденькой свояченицей Соловьева. Соловьев симпатизировал Леонтьеву и всячески стремился приподнять образ "идеалиста и поэта в душе" Ахметьева (так первоначально был назван этот герой).
Не приняв соловьевской трактовки образа Ахметьева, Островский сатирически снизил его и заменил одну букву в его фамилии — герой стал Ашметьевым. Это вызвало неудовольствие Леонтьева. "Зачем это Ашметьев? писал он. — Это напоминает с умыслом какие-то ошметки. Измените хоть одну букву, скажите Ахметьев, и вы услышите хорошую дворянскую фамилию татарского рода" [21].
Вступившись за Ашметьева, Леонтьев обрушился на несимпатичный ему «грубый» характер Малькова. Леонтьев считал Малькова "топорным фабрикантом", скверным, недобрым хамом. Леонтьев не хотел замечать, что грубость Малькова напускная и направлена она против чуждого ему человека, да вдобавок оказавшегося еще и соперником — Ашметьева.
Спор Леонтьева с Островским о Малькове — это спор о герое времени. Хотя Островский и считал, что "этот тип еще не сложился", но его уже можно было встретить в жизни и за ним было будущее.
Уверенного в себе, здорового, сильного и цельного в своем чувстве Малькова играл Сазонов, которому эту роль поручил Островский. Драматург приехал в Петербург и сам вел репетиции.
На премьеру «Дикарки» в Петербурге откликнулись многие известные критики: Д. В. Аверкиев, А. Н. Плещеев, А. С. Суворин, В. О. Михневич, Л. Н. Антропов, Ф. М. Толстой. Придерживаясь различных взглядов на театр вообще, драматургию Островского и на эту пьесу в частности, все они единодушно хвалили Савину — Варю за простоту, искренность, непосредственность. Островский, присутствовавший на премьере, писал жене на следующий день: "Савину после каждой сцены и после каждого акта вызывали много раз, вызывали и других" [22].
В ряде отзывов о спектакле и пьесе (опубликована в "Вестнике Европы", 1880, № 1) отмечалась связь «Дикарки» с произведениями И. С. Тургенева. Варю сравнивали с Асей и другими тургеневскими девушками, в Ашметьеве видели некоторые черты Павла Петровича Кирсанова, а в Малькове — Базарова.
Для таких сопоставлений есть основания; кроме того, общая атмосфера, в которой живут и действуют персонажи «Дикарки», напоминает тургеневскую. Ведь многие тургеневские герои проявляют, как и Ашметьев, неспособность к решительным поступкам, им свойственно умозрительное, «литературное» поклонение женщине, и они пасуют перед безоглядной любовью. Но имя великого романиста возникает тут не только в связи с пьесой соавторов. Исполнение Савиной роли «дикарки» Вари вобрало в себя мотивы тургеневского творчества совсем недавно она сыграла Верочку в "Месяце в деревне".
"Пальма первенства принадлежит г-же Савиной, — писал Д. В. Аверкиев в отзыве на «Дикарку». — Мы решительно не в силах подобрать достаточных выражений, чтобы дать почувствовать всю прелесть ее игры. У нас артистам часто расточаются неумеренные похвалы; если артист вел роль только хорошо, то уж говорят, что он создал "целый живой тип". Мы несколько умереннее в выражениях; создание типа — такое высокое художественное достижение, что это выражение нельзя превращать в простую похвалу. Но к исполнению роли «дикарки» г-жею Савиной оно, по-нашему, вполне приложимо. {…} Наш сосед по креслам назвал игру г-жи Савиной «лучезарною», и этот эпитет очень удачен. Исполнение было блестяще; г-жа Савина невольно затемняла других исполнителей, как яркая луна затемняет звезды. Не было сцены, за которую не вызывали бы артистки" [23].
Островский был в восторге от игры Савиной. На сохранившейся фотографии, подаренной актрисе, — шутливая надпись: "Очаровательной дикарке Марье Гавриловне Савиной — старый папка А. Островский".
По многочисленным рецензиям можно составить подробное описание игры Савиной в роли Вари. Современники обращали особое внимание на дуэты актрисы, и в первую очередь на ее сцену с Сазоновым — Мальковым. "Объяснение Вари с Мальковым — верх совершенства в сценическом отношении, — писал Ф. М. Толстой. — Дикарка говорит со слов Ахметьева, но вслушайтесь в ее интонацию, и вы убедитесь, что все выражения наставника, проходя чрез уста ее, принимают особое значение. Как прелестно выходит у нее фраза: "Вы материалист — значит грязный" [24].
В пьесе Варя говорит: "Вы — грубый материалист", и далее: "Материалист значит — который всё грубости говорит". Изменила ли Савина текст пьесы или это ошибка рецензента, сказать сейчас трудно. Но оба эти слова — «грубый» и «грязный» — попадались в суждениях о Малькове — Сазонове.
В. О. Михневич назвал его "неотесанным фабричным подмастерьем", а Д. В. Аверкиев скажет совершенно недвусмысленно: "Г-н Сазонов в роли Малькова по речи, манерам и гримировке напоминал «нигилиста», какими их не раз изображали на сцене" [25].
Пьесы о нигилистах широко шли в Александрийском театре 1860-х годов. К подобным пьесам, направленным против демократической молодежи, имевшим целью высмеять трудовых людей, дирекция проявляла заинтересованное внимание и продвигала их на сцену. Играл в «антинигилистических» пьесах и Сазонов. Публика охотно смеялась над поставленным в глупое положение нелепым молодым человеком с длинными волосами. Но к 1879 году, в год премьеры «Дикарки», положение дел существенно изменилось. В период революционной ситуации в стране атмосфера в зрительном зале была такова, что смеяться над подобными героями могли лишь лица крайне реакционных взглядов.
Люди типа Малькова воспринимались подавляющей частью зрителей как новые герои. Да и сам исполнитель, следуя советам Островского, стремился приподнять образ Малькова, сделать из него «положительного» героя времени.
И в последней, четвертой пьесе, написанной А. Н. Островским в соавторстве с Н. Я. Соловьевым, — "Светит, да не греет" — Савина и Сазонов в ролях Оли Васильковой и Рабачева обеспечили ей успех. Островский предназначал Савиной роль Реповой. Но Савина захотела играть Олю Василькову. "Если я в двадцать шесть лет перейду на амплуа grande dame, то в тридцать придется играть комических старух", — писала она Ф. А. Бурдину [26]. Такое объяснение годилось для своего брата актера, "дяди Феди", как Савина называла Бурдина, для Островского она приберегла иную мотивировку: "Ренева светит, а Оля греет, первое легче, чем второе, и потому я беру более трудное" [27]. Но была еще одна, может быть, главная причина, диктовавшая Савиной это решение. Вкусив сладость громадного успеха в ролях цельных «положительных», вызывающих симпатию зрителей героинь, Савина не хотела играть «разлучницу», себялюбивую Реневу, которая могла быть морально осуждена.
"Оля — самое удачное лицо в пьесе, с редкой художественностью переданное г-жой Савиной, — писал В. О. Михневич. — В исполнении артистки на этот раз мы видели перед собой образ очаровательно-поэтического существа, свежего, невинного и благоухающего, как полевой цветок. Оля вся соткана из трогательного простосердечия, любви, преданности и душевной, какой-то сияющей чистоты… Это один из восхитительнейших женских типов, какие только нам случалось видеть на нашей сцене" [28].
"Г-н Сазонов сыграл Рабачева очень хорошо, — писал А. Н. Плещеев. — Это одна из лучших его ролей. В особенности тонко вел он первые акты. Несмотря на его сдержанность, вы видели ту внутреннюю борьбу, которая в нем совершается" [29].