Не знаю, отчего, но по этим письмам мне казалось, что Акари всегда была одна. Если честно, я ведь тоже одинок, думал я. Хотя в школе у меня и были приятели, на самом деле я оставался один — как сейчас один сидел в пустом вагоне, спрятав лицо под капюшоном. Хотя электричка отапливалась, атмосфера в безлюдном составе из четырёх вагонов была невероятно зимней. Такое и словами не выразишь… Настолько плохо мне не было ещё никогда. Я весь скрючился на широком сиденье, стиснул зубы, лишь бы не заплакать; мне оставалось только держаться из последних сил, чтобы время, это злобное чудовище, меня не сломило. Я думал о том, что Акари всё ещё ждёт меня — одна, на холодной станции, — и чуть с ума не сошёл, представляя, как ужасно она страдает. Лучше бы ей надоело меня ждать, лучше бы она вернулась домой, пожалуйста, пожалуйста, просил я…
Но Акари наверняка меня ждала.
Я это знал, я был в этом уверен, и ничего не мог сделать; мне было грустно и больно. За окнами, куда ни посмотри, падал и падал снег.
4
Простояв больше двух часов, поезд вновь тронулся с места; когда электричка прибыла на станцию Ивафунэ, шёл двенадцатый час, иначе говоря, я опоздал на четыре с лишним часа. Тогда мне казалось, что это уже глубокая ночь. Когда я вышел из поезда и шагнул на платформу, ботинки утонули в свежевыпавшем снегу, и тот мягко заскрипел у меня под ногами. В полном безветрии с неба падали бесчисленные снежинки — медленно и неслышно. Платформа не была ограждена ни стенами, ни забором, сразу за ней простиралось, насколько хватало глаз, заснеженное поле. Вдалеке светились редкие огни домов. Если бы не рычащий двигатель стоявшего на станции поезда, тишина была бы мёртвой.
Перейдя через короткий мостик, я поплёлся на станцию. С мостика открывался вид на город. Светящиеся окна можно было пересчитать по пальцам, дома беззвучно заносило снегом. Я отдал смотрителю билет и вошёл в деревянное здание вокзала. Сразу за комнаткой контролёра находился зал ожидания, и едва я сделал шаг, как ощутил тепла и уютный запах керосиновой печки. От того, что я увидел, в груди поднялась волна жара, и я резко зажмурился, чтобы стряхнуть наваждение. Потом приоткрыл глаза. На стуле у печки сидела, опустив голову, девочка.
Эта худенькая девочка в белом пальто в первый момент показалась мне незнакомой. Я осторожно приблизился к ней и позвал: «Акари?..» Голос прозвучал хрипло, будто за меня говорил кто-то другой. Девочка удивлённо подняла голову и посмотрела на меня. Это была Акари. В её покрасневших глазах застыли слезинки. А её гладкое личико, освещённое жёлтым огнём печки, до сих пор кажется мне красивее лиц всех женщин, которых я когда-либо встречал. Моё сердце словно ощутило чьё-то прикосновение, по телу словно пробежал электрический разряд. Такого со мной ещё не было. Мы не отрываясь смотрели друг на друга. Глаза Акари наполнились слезами, а я уставился на неё как на чудо из чудес. Её руки крепко вцепились в полу моего пальто, потянули его на себя; повинуясь, я сделал маленький шаг вперёд. Когда я увидел, как на белую ручку Акари упала слеза, меня вновь затопила невыносимая нежность, и я осознал, что плачу. На керосиновой печке грелся таз, и по тесному помещению станции разносился мягкий шёпот закипающей воды.
Спасибо Акари — она принесла с собой чай в термосе и еду, которую сама же и приготовила. Мы сели возле печки, положив свёрток с едой на разделявший нас стул. Я пил чай, который передала мне Акари. Чай был что надо — горячий и очень ароматный...
— Вкусно, — от всей души похвалил я.
— Правда? Это же обычный ходзитя[5].
— Ходзитя? Я в первый раз такой пью.
— Да ладно! Не может быть, чтобы в первый раз! — заявила Акари, но я знал, что такой вкуснющий чай пью действительно впервые в жизни.
— Думаешь? — ответил я.
— Конечно! — сказала Акари весело.
Я подумал, что помню её голос другим: Акари повзрослела не только внешне, она и говорила сейчас почти как взрослая. Я вслушивался в звуки её голоса, чуть дрожавшего от мягкой насмешки и лёгкого смущения, и мало-помалу согревался, по телу разливалось приятное тепло.
— И еще… вот, — Акари развернула салфетку, в которой принесла бэнто[6], и открыла две пластиковые коробочки. В одной были четыре больших рисовых колобка онигири, в другой — разноцветная вкуснятина. Маленькие гамбургеры, сосиски, яичные роллы, помидоры черри, брокколи. Всего по две штуки. Еда была разложена в коробочке.