2
С момента, когда я встретился с Акари, и до самого расставания, то есть три года, с четвёртого по шестой класс младшей школы, нас с ней многое объединяло. И у меня, и у Акари отцов часто переводили по службе из одного города в другой; собственно, так мы и оказались в одной школе в Токио. Моя семья переехала в столицу из Нагано, когда я учился в третьем классе, а через год в наш класс перевелась Акари — раньше она жила в Сидзуоке. До сих пор помню, как в первый день в новой школе насупленная Акари замерла перед доской, окаменев от стеснения. Длинноволосая девочка в бледно-розовом платьице сцепила руки перед собой; робкие лучики весеннего солнца, заглянувшего в окно классной комнаты, раскрасили Акари, осветив её тело от плеч и ниже, а голову оставив в тени. Глаза девочки широко раскрыты, она не мигая смотрит в одну точку; губы сжаты, щеки покраснели от напряжения. Я подумал тогда, что год назад стоял на её месте с точно таким же выражением лица, и сразу ощутил, что меня к ней словно тянет, что мы с этой девочкой — родственные души. Поэтому, помнится, именно я заговорил с ней первым. Мы очень быстро стали друзьями.
Выросшие в Сэтагая[2] одноклассники взрослеют куда быстрее остальных; в людской толчее на станции становится трудно дышать; вода из-под крана до удивления невкусная — обсудить эти насущные, как мне тогда казалось, вопросы я мог только с одним другом, с Акари. Ко всему прочему мы с ней были маленького роста, часто болели и предпочитали стадиону библиотеку, а урок физкультуры был для нас пыткой. Веселиться в больших компаниях мы не любили, нам нравилось непринуждённо болтать один на один или просто читать книги в одиночестве. Моя семья жила тогда в служебной квартире, принадлежавшей банку, где работал отец, семья Акари занимала такую же служебную квартиру какой-то другой компании, и полпути из школы домой мы шли рядом. Как-то само собой получилось, что мы с Акари стали нуждаться друг в друге, встречаться на переменках и гулять после уроков.
Конечно, рано или поздно мы были обречены стать мишенью для насмешек одноклассников. Сейчас, оглядываясь на прошлое, я осознаю, что их подначки и выходки были не более чем ребячеством, но тогда я ещё не умел закрывать глаза на разного рода «инциденты», так что каждая новая выходка ранила всё больнее. И чем дальше, тем сильнее нас с Акари тянуло друг к другу.
Однажды случилось вот что. В обеденный перерыв я выходил в туалет, а когда вернулся в класс, увидел, что Акари стоит перед доской и не шевелится. На доске (сейчас-то мне ясно, что это была самая обычная, ничем не примечательная насмешка) кто-то нарисовал «зонтик на двоих», а под ним написал наши имена; одноклассники сгрудились в отдалении и тихо шушукались, сверля неподвижную Акари взглядами. Я понял, что она хотела дать шутникам отпор и вышла к доске, видимо, для того, чтобы стереть рисунок, однако стеснительность и стыд остановили Акари на полпути. Когда я увидел замершую Акари, меня охватила ярость: не говоря ни слова, я шагнул к доске, схватил тряпку, быстро расправился с проклятым рисунком, после чего, не понимая толком, что же я делаю, схватил Акари за руку, потянул за собой — и мы выбежали вон из класса. Позади раздались улюлюканье и визг одноклассников, но мы продолжали бежать, словно ничего не слышали. Я сам не мог поверить тому, насколько храбро поступил; помню, моё сердце бешено колотилось, а голова кружилась, — ведь моя рука сжимала нежную ручку бежавшей рядом Акари, — и вместе с тем в первый раз я чувствовал, что этот мир мне уже не страшен. Теперь, с какими бы трудностями я ни столкнусь в жизни, — а трудностей будет, конечно, в избытке, от новых школ до экзаменов, от неприятных городов до неприятных людей, — одна только мысль о том, что на свете есть Акари, поможет мне преодолеть любые преграды. И пусть это слишком детское чувство нельзя ещё назвать «любовью», я был, безусловно, влюблён в Акари — и понимал, что она точно так же влюблена в меня. По тому, как она сжимала мою руку и бежала рядом, я с каждой секундой всё больше уверялся в том, что дело обстоит именно так. Я твёрдо знал: мы есть друг у друга, и бояться нам теперь нечего.
За те три года, что мы с Акари были рядом, чувство, о котором я говорю, не только не поблекло — наоборот, оно делалось всё сильнее и сильнее. Мы с Акари хотели поступить в одну и ту же частную среднюю школу довольно далеко от нашего района, вместе усердно готовились к экзаменам и стали проводить в обществе друг друга куда больше времени. Наверное, наше психологическое развитие чуть опережало развитие сверстников: когда нам стало ясно, что мы рискуем замкнуться в крошечном мирке на двоих, мы твёрдо решили, что всё должно измениться, как только завершится подготовка к экзаменам. Подружиться с одноклассниками в младшей школе нам не удалось, но в средней школе все ученики начинают с нуля, и границы нашего мира значительно расширятся. К тому же я надеялся на то, что теперь, когда мы повзрослели, слабое чувство между нами окрепнет и наши отношения станут более определёнными. Возможно, однажды мы сможем сказать друг другу; «Я тебя люблю». Расстояние между мной и другими людьми, между мной и Акари со временем сделается более соразмерным — иначе и быть не может. Мы станем сильнее, мы станем свободнее… вот о чём мечтал я.