Неожиданно в нём возродилось давно забытое уютное чувство, будто он окружён неким тёплым коконом и защищён от зла. Размышляя над тем, откуда это чувство взялось, он вспомнил сакуру, которую видел когда-то зимой, давным-давно.
…Сколько же лет прошло? Я закончил тогда первый класс средней школы, значит, больше пятнадцати лет[13].
Сна не было ни в одном глазу; он со вздохом закрыл книгу и одним глотком допил остававшееся на дне банки пиво.
Три недели назад он ушёл из компании, в которой проработал почти пять лет, ушёл в никуда, в свободный поиск; делать ему было нечего, и он целыми днями бил баклуши. Впрочем, именно теперь тревога, которая терзала его много лет, отступила, и сердце успокоилось.
Пробормотав: «Что за фигня со мной происходит?» — он встал из-за котацу[14], набросил висевшее на стене пальто (на соседней вешалке остался висеть костюм), надел у входа ботинки, взял прозрачный зонт и вышел из квартиры. Вслушиваясь в мягкое шуршание, с которым снежинки оседали на зонте, он неторопливым шагом меньше чем за пять минут дошёл до ближайшего магазина.
Замешкался перед стеллажом с периодикой и, поставив рядом корзинку с молоком и полуфабрикатами, быстро пролистал журнал Science. Этот журнал он не брал в руки уже много лет, хотя в старшей школе читал его буквально запоем. В номере были статьи о проблеме таяния антарктических льдов, об интерференции гравитационных волн в нашей галактике, об открытии новой элементарной частицы, о взаимодействии нано-частиц и окружающей среды. Как и прежде, он слегка удивился тому, что в мире всё ещё есть место открытиям и приключениям, и принялся листать журнал.
Ощущение дежавю — будто нечто подобное когда-то уже происходило — застало его врасплох; он вздохнул и понял: да, конечно же, эта самая музыка.
Радиоточка транслировала хит, который когда-то кажется, ещё когда он учился в средней школе, — день и ночь крутили в эфире. Слушая знакомую до боли мелодию и подбирая со страниц Science крупицы научного знания, он подумал, что давно уже не вспоминал о прошлом; от нахлынувших чувств защемило в груди, и даже когда он пришёл в себя, какое-то время по поверхности сознания продолжала бежать едва заметная рябь.
Когда он вышел из магазина, в груди ещё теплился слабый огонёк. Он уже и забыл, когда в последний раз чувствовал, что у него есть душа.
Глядя на то, как валит сплошной стеной снег, он подумал: скоро место снежинок займут лепестки сакуры.
2
Окончив старшую школу на острове Танэгасима, Такаки Тоно поехал в Токио поступать в университет. На время учёбы он снял маленькую квартиру в получасе ходьбы от станции метро Икэбукуро. Такаки жил в столице с восьми до тринадцати лет, но помнил только окрестности родительского дома в Сэтагая, и за этим исключением Токио оставался для него «неведомой землей». По сравнению с жителями островка, где Такаки провёл юность, токийцы казались жестокими, разговаривали грубо и бездушно. Они без зазрения совести усеивали улицы плевками, швыряли на тротуар бесчисленные окурки и изжёванные жвачки. Такаки не понимал, зачем нужно бросать на дорогу пластиковые бутылки, журналы и упаковки из-под еды. Насколько он помнил, раньше Токио был куда более спокойным и достойным городом.
Но что уж тут сделаешь.
Как бы там ни было, мне в этом городе жить, думал Такаки. Дважды сменив школы, он научился по-всякому заставлять себя привыкать к новым местам. Да и беспомощным ребёнком он уже не был. Повзрослев, Такаки часто вспоминал о том, как сильно переживал, когда — давно же это было! — отца перевели из Нагано в Токио. Как он, держась за руки мамы и папы, ехал по маршруту Оомия — Синдзюку, смотрел в окно поезда и видел пейзаж, совершенна не похожий на холмы и горы, к которым он привык. Такаки знал, что жить в этих местах совсем не хотел бы. Но прошло несколько лет, и ощущение несовместимости с новым местом возникло у Такаки уже при переезде из Токио на Танэгасиму. Когда винтомоторный самолёт сел в маленьком аэропорту острова и отец повёз их по дороге, вдоль которой тянулись одни только поля, луга и электрические столбы, Такаки охватила острая ностальгия по столице.
В конце концов, какая разница, где жить? К тому же на этот раз я переехал по собственной воле. Так он думал, стоя в крошечной комнатке посреди не распакованных ещё картонных коробок и глядя в окно на бесконечные ряды токийских домов.
О четырёх годах в университете даже и вспомнить нечего, думал Такаки. Учась на факультете естествознания, он всегда уделял занятиям много времени, но после окончания лекций в университете не задерживался и в свободные часы занимался подработками, ходил один в кино или слонялся по городу. Иногда, если обстоятельства позволяли, шёл мимо университета в маленький парк, располагавшийся по пути на станцию Икэбукуро, и читал там книгу. Поначалу, когда Такаки смотрел на пёстрые толпы гулявших по парку людей, у него голова шла кругом, но вскоре он привык и к этому. В университете и на работе у Такаки появлялись друзья, по прошествии времени он закономерно потерял контакт со многими, зато с немногими сумел сблизиться ещё больше. Друзья собирались по два три человека на квартире у кого-нибудь из них, пили дешёвый алкоголь, курили, коротали ночи за разговорами о том о сём. На протяжении четырёх лет какие-то убеждения Такаки понемногу менялись, а в других он, наоборот, укрепился.
13
К концу первого класса средней школы главному герою было 13 или 14 лет, значит, сейчас ему 28 или 29 (см. сноску 1).
14
Традиционный японский предмет мебели, низкий деревянный каркас стола, накрытый матрацем, на который положена столешница. Под матрацем располагается источник тепла.