Наш поезд долгих пятнадцать минут стоял на станции Ноги, а потом вновь тронулся в путь.
Когда электричка наконец подъехала к Ояме, было без двадцати восемь. Выскочив из вагона, я побежал на платформу линии Рёмо. Бесполезную теперь шпаргалку я скомкал и выбросил в мусорку.
Станция Ояма располагалась в большом здании, но людей тут было раз-два и обчёлся. Я прибежал на площадку, служившую залом ожидания, — здесь несколько человек сидели на стульях вокруг печки. Может, ждали, когда за ними приедут на машинах родные? Эти люди явно чувствовали себя как дома. И только меня не оставляло беспокойство.
Я спустился по лестнице, прошёл сквозь подземный переход и оказался перед платформой Рёмо. На абсолютно голом бетонном покрытии стояли на одинаковом расстоянии одна от другой толстые квадратные колонны, по потолку змеились трубы. С двух сторон платформа была открыта ветрам и продувалась насквозь, глухо завывала вьюга. Похожее на туннель пустое пространство тускло освещали мертвенно-бледные лампы. Киоск был наглухо закрыт рольставнями. Я решил бы, что заблудился и попал куда-то не туда, если бы не пассажиры, ожидавшие поезда. Холодрыга была такая, что тёплыми казались даже жёлтые огни пары торговых автоматов и лапшичной-стоячки.
— Из-за снегопада поезд линии Рёмо задерживается на неопределённый срок. Приносим господам пассажирам глубокие извинения. Пожалуйста, подождите ещё немного, — эхом разнёсся по платформе механический голос диспетчера.
Накинув на голову капюшон, чтобы хоть как-то согреться, и прислонившись к бетонной колонне с той стороны, где не дуло, я стал ждать прибытия поезда. Пронизывающий холод поднимался от бетонного пола и обвивал меня с ног до головы. Моя душа рвалась к Акари, которую я заставлял ждать, холод крал тепло моего тела, голод пронзал меня насквозь, мышцы словно парализовало. Я поднял глаза и увидел у лавки двух офисных работников, стоя поедавших лапшу. Подумал, что надо бы перекусить, но при мысли о том, что голод наверняка мучает и ждущую меня Акари, понял, что есть ничего не буду. Решив в конце концов хотя бы выпить горячего кофе, я подошёл к торговому автомату. Стал вытаскивать из кармана пальто кошелёк — и выронил предназначенное Акари письмо.
Если бы всё пошло по-другому, решился бы я передать письмо Акари? И сегодня, когда я вспоминаю прошлое, у меня нет ответа на этот вопрос. Что если (думаю я) последствия вообще не зависели от моего выбора? Наши жизни перевернула вверх дном лавина неприятностей, и упавшее письмо было всего-навсего одной из них. В конечном счёте, как бы сильны ни были чувства, в путешествии по длинной оси времени они постепенно ослабевают. И неважно, мог я передать то письмо или не мог.
Не успел я достать кошелёк, как сильный порыв ветра подхватил выпавшее из кармана письмо и сдул с платформы; в мгновение ока письмо исчезло в темноте. В тот момент я чуть не разревелся. Рефлекторно опустил голову от стыда, стиснул зубы — и как-то сумел сдержать слезы. Кофе я так и не купил.
Вдобавок ко всему электричка линии Рёмо встала на полпути к моей станции назначения.
— Из-за снегопада расписание нарушилось, и наш поезд делает остановку, — сообщил пассажирам машинист. — Приносим глубокие извинения пассажирам, которые спешат, однако сейчас мы не можем сказать, когда движение будет восстановлено…
За окном бесконечно тянулась унылая снежная равнина. Разбушевавшаяся метель билась в оконную раму, заставляя ту дребезжать. Почему нужно было останавливаться в таком пустынном месте — я не понимал. Бросил взгляд на часы мы с Акари должны были встретиться целых два часа назад. В тот день я смотрел на циферблат, наверное, двести или триста раз. Продолжавшее свой бег время до того мне опротивело, что я отстегнул часы и положил их на крошечный столик под окном. Всё равно никакого выбора у меня не было. Разве что молить, чтобы поезд поскорее сдвинулся с места.
«Такаки-кун, как твои дела? — спрашивала Акари в письме. — Школьный кружок собирается рано утром, поэтому я пишу письмо в поезде…»