Судорожно вздохнув, Изабелла встала и налила себе воды. Злясь на Монти, она часто повторяла себе: не было никакой страсти, не было единого существа, лишь сплошное притворство с его стороны!
И знала, что это неправда.
Этой ночью ей не уснуть, нет, если только не принять сильнодействующее снотворное, которое, словно экзорцист, изгонит крамольных демонов памяти…
Нужно выйти на набережную, посмотреть вблизи на фонарики!
Изабелла решительно поставила стакан с водой и отправилась в свою комнату. Переоделась в брюки, тонкую черную водолазку, и покинула номер.
Отойдя недалеко от отеля, она остановилась, опершись на парапет и заглядывая вниз – в воду, расцвеченную световыми разводами. Течение так медленно несло шары из неизвестного ей материала, что они казались недвижимыми. Синие, желтые, малиновые, голубые, оранжевые, изумрудные… В памяти что-то щелкнуло, и Белка вдруг увидела темные потолочные балки, к которым были подвешены лампадки из разноцветного стекла. Много лампадок… Огоньки внутри трепыхались от сквозняка, слышались чьи-то тихие голоса, женский смех, и все вместе давало маленькой душе ощущение огромного чуда…
Она моргнула, заставив себя отвести взгляд от волшебного зрелища. Картинка пропала, а тепло в сердце осталось. Тепло и нежная, какая-то болезненная надежда. Это все колдовской Фримм! Фримм с его струящейся архитектурой, с яркими древесными кронами, со звездами в небесах, похожими на скопления светлячков. Фримм с тягучим ароматом ночных цветов, что заставляет сердце трепетать в предвкушении страсти… Таким знакомым ароматом мужского парфюма…
Кальмеранка резко обернулась. Монтегю стоял в нескольких шагах, и морщинки в углах его рта в темноте казались резче и ироничнее.
– Уоллер скинул мне информацию о письме с ножом Карвизи, – негромко сказал он. – Если его предположения верны – ни тебе, ни Джею не стоит разгуливать в одиночку!
Его аромат сводил ее с ума. Но сильнее всего сводило с ума желание ощутить настоящий запах его кожи, разгоряченной прикосновениями. Ее прикосновениями…
Для каждой представительницы прекрасного пола один из главных стопоров в завершившихся отношениях – женская гордость. Но однажды наступает момент, когда все теряет значение, будто растворяется в воздухе. И тогда остаются только ОНА и ОН.
Монтегю шагнул к Белке и протянул руку. Она вложила свои пальцы в его без колебаний. Ведь одна ночь на Фримме ничего не значит, но звездная темнота вокруг шепчет о том, что прошлое сгинуло, а будущее туманно, и существуют только «здесь» и «сейчас». Всего лишь миг в вечности под небом этого странного мира, в котором так тесно переплелось прекрасное и уродливое!
Не говоря ни слова, они дошли до ждущего их экипажа. Молчали всю дорогу до виллы Монтегю. Молчали, заходя в дом. Молчали, остановившись в комнате, освещенной лунным светом. Разглядывали друг друга, подмечая то новое, что появилось за прошедшее время. А затем Белка первой потянулась к мужчине, уткнулась носом в его шею, вдыхая запах. Закрыв глаза, она позволила аромату проникнуть в себя, заменить воздух в легких, и глухой стук сердца Монтегю наполнил собой мир.
Изабелла застонала сквозь стиснутые зубы, когда Монти подхватил ее и понес в спальню. Ее пальцы уже шарили под его рубашкой – и когда успела расстегнуть! – ее зубы прикусывали кожу на его груди. Они упали на кровать, задыхаясь от желания избавиться от одежды. И едва Монтегю, как делал всегда, положил ладонь Белке на затылок и выпил ее одним поцелуем, она мгновенно ощутила сладостные судороги внизу живота, а желание прижаться к мужчине кожа к коже стало походить на наркотическую ломку. Когда они, наконец, оказались полностью обнаженными, мучительная, острая страсть окончательно снесла крышу обоим. Монти что-то шептал, но Изабелла не разбирала слов, полностью растворившись в ощущениях. В силе и тепле его ладоней, в болезненных нетерпеливых касаниях его губ, в резких, жадных движениях его бедер. Монтегю не сдерживал себя, в другое время она бы подумала, что у него давно не было женщины, а сейчас ей казалось, что он жарко вбивает в нее некий вселенский смысл, прописывает на ее плоти какой-то секретный код, который будет понятен лишь им двоим. И она раскрывалась для него, тянула к себе, забывшись, кусала за шею и плечи, рыча, как обезумевшая кошка, а разгадка всех тайн мироздания становилась все ближе… ближе… ближе… Монти застонал, запрокинул голову и приподнялся на руках… Чувствуя, как его пульсация подводит ее к порогу неистовства, и не желая сорваться в сладостное забытье и потерять это мгновение, Изабелла с жадностью смотрела на него – на напрягшиеся, рельефные мышцы, на подрагивающий в хриплом рыке кадык, на застывшее лицо, лицо человека, принимающего наслаждение как муку. А затем внутри нее взорвалась сверхновая, и ее скрутило оргазмом такой силы, что она едва не задохнулась. Она и задохнулась бы, если бы не поцелуй Монти, вдохнувший в нее новую жизнь…