Уоллер отметил бросившееся в глаза различие Солнечного и Сумеречного периода в жизни Наймиса Роуза, попытался представить, что могло вызвать такую разительную перемену в его восприятии, затем свел воедино все, что читал ранее или узнал на Фримме о беспечной юности художника.
Тот рано остался сиротой, однако родители из когда-то известного, а ныне обедневшего клана оставили ему достаточно средств, чтобы жить скромно, но ни в чем не нуждаясь. Это позволяло Наймису бездельничать, полностью отдавшись захватившей его страсти рисования. Пепельноволосого голубоглазого мальчишку часто видели на улицах города и ближайших деревень, на берегах каналов и рек, в полях, с неизменным альбомом или блокнотом, пеналом с карандашами или ящичком для красок, который он носил, как рюкзачок. Преступлений на Фримме практически не случалось, и никто не удивлялся далеким путешествиям ребенка без сопровождающих.
Наймис имел обычную внешность – насколько обычной внешность могла быть для выходца с Фримма, жители которого считались эталонами привлекательности во всех пяти мирах. Став старше, он вовсю крутил романы со сверстницами, устраивал вечеринки с друзьями, иногда заканчивающиеся драками и вызовом стражей порядка, но его главной страстью оставалось рисование. В свой дом Роуз пускал нескольких близких друзей (среди них ни одной девушки или женщины), предпочитая кутить или устраивать жаркие свидания где-нибудь на стороне.
Уоллер перестал печатать и уставился в экран, не видя его. Общие сведения о Роузе были либо слишком официальны, либо слишком расплывчаты, но десятилетний период его жизни между шестнадцатью и двадцатью шестью годами выпадал и из первой категории, и из второй – о нем в хрониках не было сказано ни слова! Те самые десять лет, которые он, по всей видимости, провел в Фартуме, после чего должен был стать членом боевого звена… Виллерфоллер поморщился, поскольку у него, в отличие от фон Рока, не было доступа к закрытой информации. Кротме того, Роуз не афишировал свое пребывание в Фартуме и его последствия, а значит, на то была причина. Как журналист, Уоллер был готов землю рыть, лишь бы получить данные. Как рекурсант Фартума, боец Унии и член боевого звена понимал, – есть вещи, которых лучше не касаться.
Тайерхог оскалился – была у него такая детская привычка, отращивать клыки, когда что-то не получалось или шло не так, как планировал – и, поймав себя на этом, покосился на Рианона, не увидел ли? Однако фриммец, уронив трансир на грудь, сладко спал. Видимо, «посещение родственников» оказалось уж очень утомительным.
Что ж… В статье, предназначенной для широкой общественности, он не станет касаться этого скользкого момента, тем более, что одной загадки, а именно, загадки с финальным исчезновением художника, на один текст вполне достаточно.
Уоллер открыл на экране ноута два окна, и начал копировать впечатления, привязывая их к той или иной части плана. Затем еще раз прошелся по тексту, убирая неточности, повторы, делая связки между абзацами. Половина статьи готова. Теперь поискать иллюстрации, а потом поработать над второй – детективной – частью. Пожалуй, материала набралось не для одной статьи, а для двух. Надо бы подбросить эту мысль редактору!
Тайерхог отложил ноутбук, взял трансир, устроился поудобнее и снова посмотрел на соседа по комнате. ТаТерон продолжал сладко сопеть. Наверное, он сопел бы еще более сладко, если бы знал, что постоянно занесенный над ним палаческий топор Сатаниума так никогда и не опустится. Виллерфоллер покачал головой. Недаром он никогда не любил Фримм, несмотря на всю его внешнюю привлекательность. Шахты, леса и горы сурового и прекрасного Тэльфоллера ему куда милее карнавального мирка, в котором две расы, чтобы ужиться друг с другом, вынуждены приносить кровавые жертвы!
Изображений Роуза периода детства и юности почти не было. Несколько картинок, запечатленных друзьями, и все. «Взрослого» Наймиса было куда больше – в основном из официальных источников, явно подретушированных. На них художник казался привлекательнее, чем был на самом деле, с флером загадочности и величия в глазах, судя по более ранним картинкам ему вообще не свойственного. Пропаганда Фримма стремилась сделать живописца-самоучку величиной, достойной нации.
Уоллер задумчиво листал фотографии, задавая себе одни и те же вопросы. Куда в конце жизни исчез Роуз? За ним не водилось карточных долгов, кровавых историй, на него не охотились маньяки, а почитатели его творчества относились к художнику бережно и восторженно. Где он поймал такое странное, «сумеречное» вдохновение? Бродяжничал ли по другим мирам, с кем встречался, какие знания получал? Почему вернулся? И, самое главное, как вернулся? Как обманул защиту, поставленную на его дом Департаментом внутренних дел? Даже рекурсанту это было не по силам!