На прощанье Нина (так представилась нам жена Владимира Николаевича) угостила нас необыкновенной вкусноты блюдом: курицей, приготовленной в гусятнице с кашей (сечкой). М-м-м… Хороша была и еда, и беседа, но… Но надо ехать в Ичалки, точнее – в Кемлю.
Однако и Кемля дала нам не особенно много: всего лишь копию свидетельства о рождении мамы и свидетельство о смерти бабушки.
– Но нам надо свидетельство о бабушкином рождении, – настаиваем мы.
– Все свои архивы мы просмотрели. И – безрезультатно. Теперь вам надо в церковных книгах искать. Рождение, смерть, регистрация брака – до советской власти все эти сведения заносились в них.
– И где же эти книги теперь хранятся?
– В республиканском Центральном государственном архиве, в Саранске.
Сказать честно, домой мы возвращались уже не в таком оптимистичном настроении. Но и упадническим настроениям решили не поддаваться.
Вспоминали Владимира Николаевича, обсуждали его рассказ.
– Он говорит: сорок человек отпустили и только десятерых убили. Вот оно: лес рубят – щепки летят… Надежда Павловна говорила, что Андриан Иванович 1872 года рождения. То есть было ему тогда сколько? Сорок шесть лет. Пожалуй, староват для восстаний…
– Расстрелянных зарыли всех вместе. И креста не поставили. Но спустя время крест на этом месте появился. И стоял до 60-х годов. К этому времени сгнил, упал. На его месте появился новый. И этот со временем упал. И больше уже никто крестов не ставил… А, мам? А ты говоришь – зачем их тревожить. Но если никто больше не поставит креста… не скажет слова… наше общее прошлое просто истает! Испарится, как дым… Ой, опять поворот на Верхоладку! Прошлым летом, помните?
…Прошлым летом, спасаясь от комаров, мы с облегчением уселись в машину. Тронулись… И тут на дороге появилась старая женщина. «Батюшки, – ахнула мама. – Да это, никак, Дуся. Жень, тормози».
Брат остановил машину. Мама вышла, а мы остались наблюдать встречу подруг детства и юности из приоткрытого окна «форда»…
– Нюр, это ты? А я гляжу, кто это в тот край проехал? Не цыгане ли, думаю, а то еще чего подожгут.
– Я, Дусь, я. Здравствуй, голубушка.
Поцелуи, слезы…
– Как живешь-то, Дусь? – спрашивает мама.
– Живу вот…
– Не боишься тут одна?
– Да я не одна – с сыном. Только он что есть, что нет – пьет без памяти. Зимой волки воют вокруг…
И – с неожиданной силой:
– А, до чего страну довели! Раньше, в колхозе-то, хоть и работали, как батраки, а все равно весело жили! Мы уж привыкли к ним, колхозам. Зачем было эту жизню ломать?
– Не говори, Дусь. Сколько гармоней было, сколько песен… Мама наша на что скромница была, и то выходила песни послушать. На вот, помяни родителей.
Мама протягивает Дусе кулек с гостинцами. Дуся берет, смотрит…
– Ты куда так много?
Отбирает четыре печенья, четыре конфеты:
– И этого хватит.
– Дусь, кто живой еще есть? Из наших ровесников.
Дуся докладывает: эту как-то видела, а эта который год в земле лежит, а эту прошлый год похоронили – да в богатой домовине, с замками. А зачем они, замки, – куда она оттуда убежит?..
– Мы с тобой две, похоже, и остались.
Подруги опять обнимаются. Опять вытирают слезы. Они сидели бы так до вечера, вспоминали и вспоминали, но комары…
– Прощай, Дусь.
– Да что же уж прощай? Может, еще поживем?
Мама садится в машину. Трогаемся. Дуся смотрит нам вслед…
Как там она сейчас – одна, среди недалеких уже осенних дождей, а там уже и зимних холодов?..
– А вы знаете, что Дуся – дочь дяди Феди и Фроси-большой? – говорит мама.
– Откуда же нам знать да помнить? Вот сказала – теперь будем знать…
«Центральный Государственный архив Республики Мордовия».
Заходим. Если уж центральный, если государственный – значит, оснащен технически по всем правилам, от и до. Нам всего-то и надо – изложить свою просьбу…
– …в письменном виде, – вводят нас в курс существующих в учреждении порядков в одном из кабинетов. – А после того, как директор ее подпишет, пойдете работать в библиотеку – листать книги, которые вам принесет наш сотрудник.
Гм-м, гм-м… А мы-то рассчитывали, что нам выдадут готовенькое. И быстро. И мы уже сегодня…
– Не теряйте время, идите к директору.
Заявление подписано. Проходим в библиотеку – просторное помещение на первом этаже. Симпатичная и улыбчивая молодая женщина внимательно выслушивает, зачем мы пришли, ненадолго уходит и возвращается с толстенными фолиантами – это, как скоро мы узнаем, и есть те самые метрические книги, которые до революции были в каждой церкви и куда вносились записи о рождении, бракосочетании, смерти всех проживающих в приходе данной церкви людей.