Звук шагов оживил неподвижно стоящую девушку. Услышав его, она поставила поднос на стол и отступила в сторону на край дороги, глядя вперёд, где по круглой плитке брусчатки шёл Тонино. Робко, но не отводя взгляда, юноша смотрел на Розу. Он становился всё ближе к ней, и от этого волнение в сердце Марчелло нарастало. Какаду ощущал его биение всем телом, слышал его отовсюду, волнуясь так, будто это он сам был там внизу, идущий на встречу с неизведанной прелестью.
Тонино подошёл к девушке и остановился в двух шагах от неё. На мгновение Марчелло замер, а затем качнулся, будто его тронуло дуновением ветра. Это Роза улыбнулась юноше. Встряхнув кудрями, Тонино улыбнулся ей в ответ, но не произнёс ни слова, смущённый встречей и тем, что не способен отвести глаз; и всё же не перестал смотреть, неуверенно и в то же время пытливо трогая взглядом то ресницы, то волосы, то губы девушки.
Как и он, на Розу глядел какаду и всё думал, что бы сказал сам, если бы был человеком и оказался вот так- перед ней. Мысли приходили ему в голову путанные и невнятные. Они сталкивались с вниманием, отданным образу девушки, и немедленно исчезали, ничего так не подсказав попугаю. А он был бессилен отвлечься и поэтому упускал их, одну за другой.
– Я Роза,– прозвучало негромким, подобным эху женским голосом.
Как будто ожидая этого, Марчелло кивнул головой.
– Тонино,– ответил юноша.
Роза указала рукой на столик, где оставила поднос, и направилась туда. А Тонино, безмолвно согласившись на приглашение, пошёл за ней следом.
Они сели друг напротив друга. Девушка расставила чашки, налила в них кофе и придвинула к Тонино тарелку с квадратиком яблочного пирога, посыпанного сахарной пудрой.
Когда-то давно попугай уже видел такой десерт. Это случилось в день памяти мёртвых. Симона принесла в комнату целый такой пирог на большом блюде. Он простоял на столике у кресла весь вечер и всю ночь, сводя Марчелло с ума своим видом и запахом. Утром следующего дня хозяйка вошла в комнату, осмотрела пирог и унесла его. Больше попугаю не доводилось видеть выпечку так близко.
Кусок восхитительного яблочного пирога лежал перед Тонино. Юноша смотрел на него, изучая, но не больше десяти секунд, а затем отщипнул немного от его хрустящей припудренной верхушки и, прижав к ней пальцами яблочные дольки, отправил себе в рот. В ощущаемом удовольствии его глаза медленно закрылись и открылись снова тогда, когда во рту ничего не осталось. Всё это время Роза с любопытством наблюдала за тем, как меняются эмоции в лице юноши. Тонино открыл глаза, и она поймала его взгляд своим- широко распахнутым, словно требующим признания в великолепии только что испробованной сладости. По телу Марчелло разлилось блаженство: он почувствовал вкус увиденного и, всецело восхищённый им, затрясся от желания выразить словами то, что наконец смог ощутить.
Роза и Тонино сидели внизу за столиком кафе, но какаду видел их так близко, как будто окружал их собою или был в каждом из них. Он ощущал запах сливок и кофе, вкус коричного сахара и яблок, прикосновения ткани платья к коже; чувствовал на себе взгляд Розы; смущение Тонино, щекочущее движение ветра в его кудрях, маслянистость помады на губах девушки, очарование и что-то ещё, что пульсировало внутри него и рвалось наружу. Это было немыслимое напряжение, не физическое, но душевное, которое переполнило какаду впечатлениями, и они сочились из него частым дыханием, дрожью и желанием разверзнуть сердце, чтобы вместить в него ещё больше чувств. Впервые за восемь лет жизни Марчелло, всегда избегающий собственного голоса, захотел петь, и петь он хотел громко, чтобы всё кругом внимало ему и чтобы поняло, какое чудо происходит в эти минуты.
Глубоко вобрав в себя воздух, попугай выдохнул, и из его груди в тишину города вырвалась пронзительная трель утренней птицы. Со свистом и щебетом она разлилась по округе и полетела дальше по улицам, отражаясь эхом от зданий и земли. Она пела, звенела и переливалась, а город млел в благодарном упоении, словно всё это время ждал её и, услышав, не смел пошевелиться, чтобы ничем не помешать.