За суматошной полосой цветных клякс мелькнули две человеческие фигуры, и Марчелло понял, что волшебству иного мира осталось быть недолго. Глаза попугая больше не могли его видеть. Трещина в пространстве сузилась и исчезла. Вместо пляшущих пятен на отмели играли дети, а к берегу, по колено в воде и взявшись за руки шли Лука и Кьяра.
Для Марчелло в ту минуту день у моря закончился. Нет, какаду не увезли немедленно обратно в дом с глициниями. Он провёл на пляже ещё не один час, наблюдая морскую воду, людей в купальных костюмах и чаек. Всё это радовало попугаю глаз, однако большего не было. Таинственное предчувствие угрозы ушло, и иной мир на отмели не открывался, сколько бы Марчелло не расслаблял взгляд. День, как вместилище не часов, но особых событий, был завершен. Окончательно какаду в этом уверился, когда понял, что не прислушивается. Шёпот волн, звуки пляжа и неба объединились, а это означало, что необыкновенного не осталось: все чудеса уже произошли.
Позже был путь обратно, вверх по серпантинной дороге. И снова были узкие улицы города и светофор в его центре между стенами из магазинчиков, и была брусчатая дорога к фонтану, и двери в дом и в квартиру Кьяры, а за ними окно в сиреневом облаке цветов и необъятная картина летнего вечера.
Лучшего обрамления для пройденного дня нельзя было и представить. Так заключил для себя попугай, вновь оказавшись на высоте пятого этажа дома над площадью. Каждое мгновение, прожитое им от утреннего часа до мига, когда рука Луки опять вывесила клетку под окном, обросло смыслом. Стоило видеть каждую из лестниц, ведущих вниз, и каждую из дорог города и их перекрёсток; стоило чувствовать свободу птиц и бьющий в распахнутое окно автомобиля ветер, выходить навстречу к чудовищу и грустить о поглощённом им белом паруснике. Всякий страх этого дня стоил того, чтобы узреть в трещине земного пространства иной мир, услышать голоса счастья и, наконец, ощутить покой и подняться по дорогам и лестницам вверх, где глазам открыта уже не линия на горизонте, а бескрайняя даль.
Вечер и солнце уходили на запад. Первым шёл яркий солнечный круг, почти белый от заполняющего его света. За ним, бережно обволакивая небо и облака, двигался вечерний сумрак. Ночь была близко. Идущая следом за вечером, она гнала впереди себя ветер, будто подхлёстывая им своих предшественников, и шуршала в древесной листве, возвещая миру наступление прохлады. Город наслаждался закатным часом. Он устал от жары и провожал солнце с облегчением, блаженствуя в вечерних тенях и запахах освежающих напитков. Улица у дома Кьяры благоухала холодным кофе, мятной водой и гранитой, что клочковатыми цветными горками красовалась в стаканах, которые Роза разносила посетителям кафе. Пропуская сквозь себя свет от окон, крупицы ароматного фруктового льда горели точно огненные, и стаканы, наполненные ими, походили на маленькие фонарики, зажжённые по случаю особого праздника.
Именно праздничным Марчелло ощущал настроение этого дня. Ещё утром он обратил внимание на то, как умиротворено всё вокруг, как пёстро были одеты прохожие, как заинтересованно заглядывали они в витрины магазинов и веселились на пляже. Чем ещё это могло быть, если не предпраздничной вольностью, чем, если не беззаботной свободой в преддверии торжества? И вот он- праздник в закатный час в радужном свете фонариков и запахах свежести, городское чествование благодатного времени выходного дня. Это ему играла музыка. Насекомые со всех деревьев и трав стрекотали в его славу. Им любовались обитатели домов со своих балконов и из окон, его ждали на протяжении долгих будней и, дождавшись, шли к нему в лучших своих платьях и костюмах.
Лука и Кьяра вышли к нему в сатине и льне, окружённые прозрачным облаком из аромата парфюма. Душный дом, широко распахнув дверь, выпустил их из себя, как внезапно открытая клетка выпускает на волю птиц. Взявшись за руки, красивые и свободные они выпорхнули на улицу и полетели вверх по тротуару в свете фонарей и неотступном сопровождении тени. Она, единая для сомкнутой ладонями пары, скользила по дорожке и трепетала на ветру синхронно лентам на юбке Кьяры.
Взгляд Марчелло, уцепленный за её движение, остекленело преследовал влюблённых, но сам какаду уже наполовину дремал и не мыслил ни о чём. Он засыпал.
Сон второй. Чудовище и Капитан
Кьяра и Лука всё шли вперёд. Дорожка тротуара стелилась под их ногами плитка за плиткой, и фонари у её края вырастали точно из под земли. Продолжая следить за движением тени, взгляд Марчелло тянулся за ней, как привязанный, и попугай, не в силах оторвать его, чувствовал себя так, словно сам влачится по холодному каменному настилу.