– А если мы покатимся вниз?
– Никогда!– твёрдо ответил Лука,– Это невозможно. Позади стена из уже пережитых нами ошибок, которую сегодня мы укрепляем ещё надёжнее, выставляя рядом с ней все эти коробки, шкафы и кровати. Всё, что с нами произойдёт, случится уже на новой ступени, Кики. И я абсолютно уверен- мы достаточно умны, чтобы не испортиться.
Женщина слушала его вдумчиво, уставившись в невидимую точку, начерченную в воздухе где-то между полом и потолком. Взгляд её был рассеян, будто она представляла себя в описанной Лукой картине. Когда голос мужчины смолк, она взяла с колен книгу и прижала её к груди.
– И всё-таки, что ты читаешь?– спросил Лука.
Кьяра по-прежнему задумчивая посмотрела на него.
– Это моё лекарство,– сказала она, открывая книгу,– Я выпью его и пойду жить дальше.
Лука поднялся:
– А можно и мне?
Он выглядел ребячески открытым.
– Ну конечно,– улыбнувшись, сказала женщина.
Она придвинулась ближе к подлокотнику, оставив возле себя свободное место. Лука сел рядом.
И Кьяра начала читать.
Сон четвёртый. Человек в зеркале
Это была история с коротким вступлением, история не то человека, не то его души. Она началась с путаницы, в которой Марчелло ничего не понял, и понеслась по дням судьбы своего героя такими же витиеватым путями, каким был и слог её автора, писателя-чудака, напридумавшего таких фантазий, от которых в голове какаду всё смешалось.
В негромком голосе Кьяры слова книги журчали, как река. Её течение подхватило мысли Марчелло и закрутило их в потоке чудных событий, затягивая попугая в свои образы, вживляя его в них.
И вот он уже был на её страницах, описанный буквами, перерождённый в иное существо, в её героя, жил его судьбой.
Он проснулся в его белье, в его постели, в старинном доме из красного кирпича в два этажа с полубашней закрытых балконов и вытянутой вверх зелёной крышей, в городе, усаженном клёнами, в краю, о котором никогда не знал.
Зеркало ванной отразило в себе его другое лицо, заспанное, ещё молодое, зеленоглазое. Вчера оно было уставшим после бессонной тревожной ночи. Сегодня какаду увидел его только мельком,– он спешил, его где-то ждали. Назавтра лицу было уготовано улыбаться с пеной зубной пасты у рта, а затем вдыхать сырой запах полотенца.
В то утро Марчелло наконец узнал каким бывает кофе на вкус. Он сидел за столом с тем, кого автор исписал всеми цветами радуги, назвав его человеком, но так и не дав ему имени. Тогда попугай много улыбался. Что- то сжималось и раскручивалось в его животе. Он скрещивал и прятал ноги под стул, мазал мягкий шоколад на булку, смеялся.
Но, потом, разноцветный человек лгал. Попугай сразу это понял и очень хотел обличить его, однако, непонятно зачем подавил в себе возмущение и промолчал. Провожая человека к двери, он держался холодно, а когда закрыл её, чувствовал себя жалким.
Был уже другой день. Снова зеркало. Отражение в нём показалось какаду состарившимся. Он рассматривал его с недовольством: недостаточно строен, недостаточно красив..
Стол на кухне. Опять кофе. Марчелло не стал его пить, хотя и хотел. Всему виной разноцветный человек: он снова лгал. А за расчерченными квадратами оконного стекла кружила листьями осень. Лужи отражали облака. Было красиво. Рядом с этой красотой лживый человек звучал неприятно. Какаду вдруг возненавидел его, вылил на его радужные цвета свой кофе и прогнал прочь.
На другой день Марчелло не смотрел в зеркало. Проснувшись, он долго плакал. Слёзы из его глаз полились сами собой, и он долго страдал от них, как от боли. Позже он был пьяным и наговорил много гадостей цветному портрету на тумбе. В конце концов он оплевал его, а ночью рвал какие-то вещи и порезал палец о разбитого фарфорового ангела.
Следующую неделю какаду был болен. Недуг неизвестной природы уложил его в постель до самых выходных, сделав на это время безудержным алкоголиком и хамом. Несколько раз звонил его телефон, в его дверь несколько раз стучали. Все эти знаки внимания попугай послал пьяным криком ко всем чертям. Люди его раздражали, он не хотел их слышать.