— А еще это идеальный объект для террористических актов и диверсионных действий, — проговорил Бриг.
Он произнес это негромко, но услышали его все. Вадим Иннокентьевич возмущенно округлил глаза, не понимая, как можно озвучивать такую крамольную мысль. Тол и Мираж неодобрительно покачали головами, но возражать командиру не стали.
Завод и в самом деле был идеальным местом для совершения всевозможных диверсий. Он располагался вдали от жилых объектов, имел минимальное количество внешней и внутренней охраны. Здесь была возведена пара сотен строений, каждое из которых имело свои потайные уголки.
— Далеко еще до места? — спросил Целик, чтобы избавить всех от неловкости.
— Практически приехали, — сказал Вадим Иннокентьевич и перевел взгляд на снайпера.
Жизнерадостный характер начальника финансовой службы мигом взял верх.
Он принялся вываливать информацию о своем любимом детище на голову Целика:
— Через пару километров будет ответвление дороги. Она ведет к пятой и седьмой площадкам. Туда мы сегодня не поедем, они еще не запущены. Наша платформа чуть в стороне. А вот и поворот на пятую. Теперь уже совсем рядом. Этот куст самый отдаленный. Трубопровод от него тянется более чем на пятьдесят километров, но это только если непосредственно до танкеров измерять. Вы еще не видели наши газовозы? Настоящие красавцы! Вам известно, что их у нас уже два? Да-да, так и есть. Жаль, конечно, что в сложившихся обстоятельствах у нас нет времени на полномасштабную экскурсию по всем объектам. Уверен, после такой прогулки вы влюбились бы в это место. Точно так же, как я и все люди, которые работают над этим грандиозным проектом.
Вездеход резко затормозил, отчего спецназовцы едва не посыпались со своих мест.
— Что за черт? — резко осведомился Тол. — Эй, шеф, в чем дело? Ты дорогу забыл?
— Я не при делах, — огрызнулся водитель. — На дороге стоит настоящий заградотряд. Дальше не пускают.
— Не беспокойтесь, товарищ майор, — поспешил вмешаться Бойко. — Я сейчас все улажу.
Он выскочил из машины и рысцой припустил к цепочке людей, расположившихся по центру дороги. От вездехода их отделял ровный ряд старых автомобильных покрышек, разложенных поперек дороги. Спецназовцы видели, как финансовый директор добежал до заградительной линии. Там он переговорил с рослым мужиком, видимо, командующим здесь парадом, и засеменил обратно.
— Все в порядке. Сейчас нас пропустят, — вновь занимая место в машине, отчитался Бойко, обращаясь уже исключительно к Целику. — Оказывается, это Александр Борисович распорядился. С сегодняшнего дня такие посты будут выставлены на каждой дороге, которая ведет к буровым платформам. Молодец он, правда?
— Молодец, — нехотя согласился Целик.
— Жаль, что тутошний босс не сделал этого неделю назад, — шепнул на ухо Миражу Тол. — Тогда нам вообще здесь делать нечего было бы.
Парни откатили покрышки с дороги. Внедорожник, заурчав двигателем, пошел вперед. Туда, где в кромешной темноте светился аккуратный прямоугольник рабочей площадки. На ней суетились люди, рядом шумели машины. Работа по устранению разрушений шла полным ходом.
Как только спецназовцы высадились, Вадим Иннокентьевич вновь засуетился вокруг них. Он подхватил Целика под руку и потащил за собой, вынуждая остальных дорогих гостей последовать его примеру.
Впереди, у солидного джипа, спиной к дороге стоял высокий мужчина. К нему-то и направился Бойко.
— Александр Борисович! — еще издалека начал выкрикивать коротышка. — Я вам кое-кого привез.
Высокий мужчина оглянулся. При виде Брига и его команды брови управляющего сошлись к переносице.
— В чем дело, Вадим Иннокентьевич? Почему вы здесь? — недовольно спросил он. — Мне казалось, что я дал вам вполне четкие указания относительно встречи этих людей.
— Здравствуйте, Александр Борисович, — сказал Бриг, чуть отстранив Бойко. — Боюсь, у вашего помощника не было выбора. Прежде чем мы начнем нашу работу, я бы хотел пообщаться с вами без свидетелей. Это возможно?
— Вот почему я настаивал на том, чтобы вы дождались меня на территории завода. Там для подобного разговора есть место. Здесь же я могу предложить вам лишь салон автомобиля. — Тон Александра Борисовича не был ни нравоучительным, ни раздраженным.