Евгений Лукин
Пять соток Солнца
Памяти Петра Леха
Это как же надо было уйти в работу, чтобы не заметить стихийного бедствия! Я выправил предпоследний, на диво безграмотный, абзац, а затем чёрт меня дёрнул отнять глаза от монитора и увидеть, что оно давно уже тут, в приёмной: сидит бочком на краю стола и покачивает белым мокасином.
— Здравствуй, Глеб, — ласково сказало оно.
— Петя… — сдавленно взвыл я. — Пять минут…
Пожало белыми пиджачными плечами и возражать не стало:
— Ну пять, так пять…
Однако не прошло и одной, как захныкал служебный телефон.
— Звонят… — посочувствовал Петя.
— Да и хрен с ними! — брякнул я сгоряча.
Телефон хныкал. Некоторое время Петя задумчиво смотрел на него, затем вздохнул и снял трубку.
— Да… — изронил он с начальственной усталой брезгливостью.
Я обомлел. А он продолжал:
— Да, приёмная… Кто-о?.. О-очень приятно. Что вы хотели?
— Петя… — прошептал я.
Но было поздно.
— Совещание? Завтра?.. Совещания завтра не будет… А никогда! С сегодняшнего числа все совещания отменяются… Кого, вы говорите, позвать? — Он смерил меня суровым оценивающим взглядом. — Нет, подойти он не может… Я его уволил. А так. Взял и уволил… То есть как это кто я такой? Вы что, уже и голос мой не узнаёте?..
Разочарованно повертел трубку, положил на место.
— Слабоваты нервишки, — заметил он. — А начинал бойко…
— Ты что, дурак?! — завопил я, вскакивая. — Меня же теперь в самом деле уволят!
— Да никто тебя не уволит, — лениво успокоил он.
— Кто хоть звонил? Мужчина? Женщина?
— Понятия не имею. Сразу дали отбой. Наверное, подумали, что номером ошиблись.
— А с кем же ты тогда говорил?
— С короткими гудками. — Он грациозно спрыгнул с краешка стола и насмешливо меня оглядел. — Ну что ж ты такой, Глебушка, взъерошенный? Запирай-ка ты свой лабаз. Семь часов. Добрые люди по второй уже разливают.
Когда-то мы были с ним сослуживцами. Потом фирму нашу ликвидировали, и какое-то время судьба меня берегла. Однако полторы недели назад демонический Петя вновь возник в моей жизни. Произошло это при экстремальных (кроме шуток!) обстоятельствах: переходя дорогу, я чуть не угодил под автомобиль и, что странно, сам-то отделался синячишком на бедре, а вот вдоль переднего крыла чёрной «Приоры» пролегла заметная царапина — уж не знаю, чем её такую можно было оставить! Пряжкой? Пуговицей?
Последовало резкое торможение. Дверцы распахнулись, исторгнув на полосатый асфальт трёх возбуждённых абреков, причём в руке одного из них присутствовала бейсбольная бита. Будущее придвинулось вплотную, но тут неподалёку прозвучал знакомый мягкий баритон:
— Обижают, Глебушка?
Обернулись на голос. В каких-нибудь четырёх шагах от места грядущей разборки стоял Петя — весь в белом. Как всегда.
— Иди, да? — нервно сказал ему тот, что с битой.
Такое впечатление, будто Петю эта угроза даже развеселила отчасти. Он смотрел на моих обидчиков с любопытством. А те задумались. Потому что за Петиным плечом маячил равнодушный громила, в сравнении с которым их физические данные несколько меркли.
— Беспредела в своём районе, — назидательно изрёк Петя, — не потерплю!
И коротко глянул на сопровождающего. Тот остался равнодушен. Если бы он, скажем, выпятил челюсть, насупил брови, сжал кулаки — это, согласен, тоже бы впечатлило, но, уверяю вас, в гораздо меньшей степени. А он остался равнодушен. Просто стоял и ждал дальнейших приказаний от крёстного отца в белых одеждах. Этакий голем. Робот-убийца.
Абреки стушевались, заморгали и безропотно, представьте, загрузились в поцарапанную об меня тачку.
Отбыли. А тот, кого мы с ними приняли спроста за Петиного телохранителя, постоял, подумал да и пошёл себе прочь. Я ошалело уставился в удаляющуюся спинищу.
— Кто это был?..
— Понятия не имею, — небрежно бросил Петя. — Случайный прохожий, надо полагать…
Мы перебрались с проезжей части на тротуар, где я малость опомнился и обрёл наконец возможность приглядеться к давнему своему знакомцу попристальнее. Белый эстрадный пиджак за истекшие полгода нисколько не обветшал, чего, увы, никак не скажешь о самом Пете: лицо выглядело несколько утомлённым, под отяжелевшими нижними веками наметилась лёгкая зыбь. Но в остальном — прежний. Нутро не сменишь.
Когда-нибудь его, конечно, пришибут. Однако жить по-другому он просто не умеет. Следует заметить, что рискованные свои проделки Петя отчиняет совершенно бескорыстно, из любви к искусству, часто в ущерб себе, поскольку огребает за них временами неприятности полной мерой.