Капитан Тахтамиров скорчил рожу, отёр её ладонью. Сказал: «Ф-фух…» Спрятал смартфон. Помолчал.
— Куда ж это вы вляпались, — чуть ли не с уважением осведомился он, — если за вами сам Бармалей охотится?
— Барма… — Голос мой пресёкся.
— Тот, кого я вам сейчас показывал.
— Он кто?
— Ликвидатор международного класса. Вторую неделю его пасём. Губернатора никуда без охраны не выпускаем, мэра в Италию сплавили… И вдруг — вы! Надо же… — Капитан с недоумённым смешком пожал плечами. — Вспоминайте, вспоминайте! — прикрикнул он.
Взглянули друг на друга.
— Что вспоминать?..
— Хорошо… — процедил умный рыжеватый Тахтамиров. — Попробую помочь. Подскажу всего два слова… (изуверски долгая пауза) Пять соток! — Вгляделся в наши ошеломлённые физии. — Ага… Вижу, кое-что уже вспомнили. Так что это такое — пять соток? Сумма? Территория? Пароль?
— Территория… — раскололся я.
— Территория чего?
— Солнца.
Капитан моргнул и вроде бы обмяк. Несколько секунд сидел неподвижно. Затем встал.
— Вы свободны, — отрывисто известил он.
— Простите… Что значит… э-э…
— То и значит. Задерживать вас нет оснований.
— Да, но…
— На выход! Оба! — вскипел капитан. — Ещё я в делёж этот ваш не впутывался… — Выхватил смартфон, хотел, видно, кому-то обо всём доложить, тут же уразумел, что в помещении он не один, и снова повернулся к нам. — Вы ещё здесь?!
Спустя малое время нас там уже не было.
Белые фонари светили так ярко, что казалось, будто на сентябрьские асфальты выпал декабрьский снежок. Отпущенные с миром (ой, с миром ли?), мы стояли перед парадным входом моего учреждения и помаленьку приходили в чувство.
Делёж… Что за делёж? Передел поверхности Солнца?.. Распил фотосферы?..
— Петя… — обессиленно позвал я. — Но ты ведь врал мне… про пять соток… Врал, да?
— Врёшь-врёшь — глядишь, и правду соврёшь, — мрачно провозгласил он. — Откуда это?
— Не знаю! — огрызнулся я. — Из Достоевского?
Отрицательно качнул головой.
— Нет. Не из Достоевского. Из какой-то сказки… В детстве читал.
— Петя… Но это же хрень какая-то! Не может такого быть!..
Вместо ответа он принялся озираться.
— Слушай, сколько времени? Что-то народу на улице маловато…
В самом деле, тротуары вокруг лежали пустынные, равно как и полотно дороги. Редко-редко проедет машина. Ощущение глубокой ночи.
— Может, комендантский час объявили? — оробев, предположил я. — В связи с терактом… Сейчас посмотрю… — Сунул руку в карман и обнаружил там телефон в разобранном виде. Ругнулся. Глядя на меня, ругнулся и Петя.
Оживили мы свои гаджеты, но оба устройства, не сговариваясь, выдали нам ноль часов ноль-ноль минут первого января позапрошлого года.
— Почему он нас выгнал? Боится связываться?
— А ты как думал? С нами теперь только свяжись! Мы теперь, брат, персоны крупного калибра…
Мой друг стремительно обретал свой привычный облик, временно утраченный в присутствии капитана Тахтамирова: сгинули сдержанность, неговорливость, вернулась величественная осанка.
— А знаешь ли ты вообще, что такое правда? — вопросил он ни с того ни с сего. Выдержал паузу и отлил в бронзе: — Правда — это враньё, в которое поверили.
— Кто?
— Все.
— То есть ты имеешь в виду… Погоди! Ты ещё кому-нибудь рассказывал об этих пяти сотках?
Задумался.
— Что-то не припомню… Кажется, только тебе… А, нет! Кому-то ещё… Вот про санкции — точно никому…
— Какие санкции? Против России?
Поморщился.
— Да нет… Россия — что Россия? Так, отдельно взятая страна… Про межпланетные санкции против Земли. Ну там глобальное потепление, вулканическая активность, озоновые дыры… Астероид вон навести грозятся…
— Петя! Опомнись! Кто грозится?
— Ну натурально инопланетяне! Думаешь, почему кругом летающие тарелки вьются? Нарушения отслеживают…
— Чьи? — злобно спросил я.
— Наши.
— И чего хотят? — Ещё секунда — и я бы его придушил.
— Да идиоты! Хотят, чтобы мы жили по-человечески… — Встрепенулся, ухватил за локоть. — Вот об этом, кстати, никому ни слова! Вообще забудь! Государственная тайна… Знаешь, сколько народу уже траванули за разглашение? И у нас, и на Западе…
— Трава… — Я высвободил локоть рывком. — Кончай свистеть! Кто траванул?
— Кто-кто… Спецслужбы!
Потрясающий человек! На расстрел будут вести — наверняка что-нибудь отколет по дороге. И главное, какую бы он дурь ни порол, невольно веришь, невольно попадаешь под обаяние идиотизма…