Исайя Андреевич все никак опомниться не мог.
— Юнкер, вы говорите? А как же...
— Так, — сказала старушка. — В шестнадцатом году окончил школу и был произведен в офицеры. В прапорщики, — с гордостью сказала старушка. — Мне так это нравилось! — Старушка покачала головой. — Такой молодой! Такой блестящий! — Старушка вздохнула. — Отправился на фронт, — сказала она, — во Францию, в экспедиционный корпус. Там он и лежит.
— И из-за этого вы... — Исайя Андреевич решил оставить пока этот вопрос.
— Можно сказать, что из-за этого, — сказала старушка. — Ну, вообще-то и после были женихи. У кого-кого, а у меня... Вот, например, один гимназист. — Исайя Андреевич поймал кокетливый взгляд и весь запылал. — Да, — продолжала старушка, — гимназист. Что вы на меня так смотрите? Я ведь тоже гимназисткой была: единственная в семье, — не без гордости сказала старушка. — Так этот гимназист, — старушка сверкнула очками, — с пятнадцати лет за мной ухаживал. Пять лет! Да я все не шла за него: так верна была убитому офицеру. — Она еще раз вздохнула. — Потом уж и об этом пришлось пожалеть.
У Исайи Андреевича заслезились глаза. Он остановился, вытащил из кармана носовой платок, развернул и долго сморкался.
— Прошу прощения, — сказал Исайя Андреевич. — Я не знал. Ничего этого всего не знал.
— Да что там! Это «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой», — сказала старушка. — Я уже и переживать забыла. Уже и жалеть перестала: век прожила — и слава богу.
— Нет, вы не думайте так! — горячо возразил Исайя Андреевич. — Не думайте так: ведь судьба... она порой такие шутки шутит. Знаете, не надо сдаваться, — убеждал Исайя Андреевич. — Мы с вами еще поборемся. Вдруг и для нас с вами еще не все потеряно. Может быть, и нам с вами на закате наших дней еще засветит солнышко.
Старушка искоса, минуя очки и даже с некоторым опасением посмотрела на Исайю Андреевича: видимо, темперамент его речи смутил, а может быть, и напугал ее.
— Ну, я, пожалуй, дальше одна, — сказала она, останавливаясь на одном из пяти углов, — я одна... Я поторопилась. Мне к сестре, вы не провожайте меня, — торопливо говорила Марья Ильинична. — Прощайте, всего вам доброго.
— Да-да, прощайте, — со слезами на глазах сказал Исайя Андреевич. — Прощайте. Всего самого лучшего вам!
Старушка насколько могла быстро повернулась и засеменила по Разъезжей, а Исайя Андреевич, приподнявшись на цыпочки, еще крикнул ей вслед:
— Я вам в понедельник позвоню-у-у!
Марья Ильинична обернулась, очень странно посмотрела на Исайю Андреевича, махнула зонтиком и пошла дальше.
И только тогда Исайя Андреевич удивился.
«Что же это она по Разъезжей пошла? — догадался Исайя Андреевич. — Ведь если к сестре, то надо вовсе не по Разъезжей, надо по Ломоносовской улице идти».
Тут было какое-то несовпадение, но Исайя Андреевич, пребывавший под обаянием, был далек от подозрений.
VI
Исайя Андреевич вставил челюсть и принялся за легкий завтрак. «Странно немножко вчера вела себя Машенька, — подумал Исайя Андреевич, намазывая на булочку мягкий, как масло, сырок, — странно. Не то странно, что в своем юнкере созналась, — что же первому встречному о таких вещах рассказывать: юнкер это не рабочий и не матрос. Конечно, теперь не те времена, чтобы за юношеское увлечение юнкером — неприятность, но все равно, обжегшись на молоке, дуешь на воду: зачем так сразу — откровенность? Ведь сорок пять лет прошло: мало ли как я мог измениться, тем более что она меня и помнит не очень хорошо, — так что вполне могу понять и одобряю такую осторожность. И не это странно, а странно она на меня в последний раз посмотрела. Будто испугалась чего-то. То не боялась, не боялась — и вдруг... И не только это, еще странно, что она по Разъезжей пошла. Зачем она по Разъезжей пошла? Ведь ее сестра по Ломоносовской проживает. А вчера?.. — внезапно озарило Исайю Андреевича. — А позавчера? Я ведь ее вчера не на том направлении встретил. А позавчера вообще на Разъезжей. Странно это. Куда бы это она ходила так рано? Нет, если она из дому шла, то должна была от Владимирской идти. Куда же все-таки она ходила так рано? Вот в чем особенная странность, — подумал Исайя Андреевич. — Видно, что-то Машенька скрывает. Что-то тут не то. Нет, ничего, — успокоил себя Исайя Андреевич, — это разъяснится. Вот и с юнкером она тоже поначалу скрывала, а потом почувствовала доверие — и призналась. Так же и с улицами будет. Сейчас скрывает, а потом почувствует доверие — и расскажет. Расскажет все об этих улицах: почему туда ходит. А может быть, она адрес не свой дала? При первой встрече могла и вовсе не доверять и на всякий случай ложный дать адрес. На первый случай. Разные могут быть на это причины: бывают же и грабители. Тем более что и выглядел я не так в тот раз элегантно: старый плащ, кепочка...»