Окунувшись в свои переживания по поводу работы у Бога, Даша перестала думать о Даниле, и как только она совсем про него забыла, он неожиданно напомнил о себе. Даша отдыхала после рабочей ночи. Это ужасно трудно, отдыхать от работы, которую ты производишь во сне. Данила позвонил в дверь, когда она совершенно этого не ожидала. Она, застигнутая врасплох, побежала открывать как была – в халате на голое тело, наскоро собрав волосы в хвостик, не накрашенная. Когда открыла, обомлела. На пороге стоял Данила, только ему никак нельзя было дать его двадцать четыре, выглядел он на все тридцать пять, как будто он с пятнадцати бороздил океаны и вырос на палубе пиратской бригантины в солёных брызгах с куском солонины в зубах. У Даши зашлось сердце от восторга и ужаса. От любви и страха, это было именно то сочетание, которое всегда влекло Дашу, как хорошую девочку, то есть женщину, к плохому мальчику. Кто не знает этого чувства, тот никогда не испытывал восторга шальной безрассудной беспечной отваги, какую испытывала сейчас Даша. Она наконец окончательно отбросила все свои предрассудки, отшвырнула правила, цепи, верёвки, латы, свой панцирь, свою раковину, туда же полетел ржавый пояс верности и тесный корсет запретов, и отпустила себя на волю. Она подошла к Даниле и, схватив за одежду, втянула его в квартиру, потом развела обеими руками его смокинг, расстегнула рубашку и, раскрыв губы, как будто хотела, а так и было, напиться, как путник, заблудившийся в пустыне, как грешник, прикладывающийся к просфоре и вину причастия, встала на носочки и вышла за пределы собственного тела.
Ей показалось, что она находится нигде и сразу везде, она не могла понять, где кончается она, она как будто заполнила собой всё, Даша, конечно, понимала, что только свою вселенную и что с чужой вселенной она имеет очень мало точек соприкосновения, но зато она очень ясно чувствовала эти точки. Она прикоснулась к его вселенной в коленях, бёдрами, животом, грудью, губами и обняла, обхватила руками его вселенную и попыталась пробиться, объединить их миры с такой силой желания разрушить одиночество, что у неё почти получилось, он тоже попытался соединить свою вселенную с её, но у демонов немного другая вселенная, и когда он сорвал со своей наложенные печати, то перестал быть человеком, и его свойства прорезались сквозь человеческую тонкую хрупкую оболочку, и он принял свой истинный вид: предстал перед ней в своём демоническом обличье, он испугал бы любую женщину, но не Дашу. Она была готова увидеть его истинную сущность, потому что за неполных две недели, что работала сценаристкой у Бога, она уже поняла, что не все вещи являются таковыми, как кажутся, и она ожидала чего-то подобного от Данталиона, и именно в тот момент, когда их вселенные перетекли друг в друга и соединились в один космический организм.
На пике наивысшего душевного волнения Даша видела, как изменился Данила: от его прежнего облика мало что осталось. Оказалось, что у него, кроме его юношеской головы, которую знала Даша, есть ещё две. Все три ей нравились, ну одну-то она уже знала, пиратскую: молодое лицо его пылало страстью. Лоб горел огнём. Даше пришлось прикрыть глаза, потому что она побоялась ослепнуть, голова по правую руку Данталиона была львиной, это напомнило Даше о проказе, когда болезнь превращает человеческое лицо в подобие львиной морды, но львиное лицо Данталиона не вызывало у неё чувства отвращения, она запустила руки в львиную гриву и глубоко поцеловала его, проведя языком по крупным жёлтым клыкам и лаская шершавый большой львиный язык. Даше очень хотелось закрыть глаза от наслаждения, но она не хотела упустить хоть миллисекунду новых ощущений. Она, как гурман, которого посадили за необъятный накрытый новыми яствами, о которых этот гурман краем уха слышал, краем глаза читал в старинных манускриптах или видел в разгорячённом кошмарами сне, стол и сказали – ешь, не знала, с чего начать! Ограничений нет! Диету к чёрту! Границ нет. Границы только в тебе, и только от тебя зависит, что ты позволишь себе за этим столом.