Обругал он меня, конечно, и стал исправлять все как надо.
А в роту пришли — засмеяли ребята. Проклятые военкоры уж и в газетку нарисовали. Рожу сделали в сажень и с трубкой у уха. Подписали — «беспроволочный телефонист».
Деловые разговорчики
Хорошо вечером на коммутаторе дежурить. Хочешь — на столе развалишься: помечтаешь, покуришь, хочешь — по телефону побалуешься с кем-нибудь. По правилу, конечно, это не полагается, но кто тебя увидит? Сымешь наушники, даже соснуть можно.
На днях принял дежурство. Сижу. Чувствую, скука разбирает. Иной раз любопытство одолевает и бузить охота. Знаю я — дело это губой пахнет, однако, с другой стороны, прикидываю: авось мимо пронесет. Слышу — звонит 3-я рота. Нажимаю контакт, спрашиваю:
— Алло, алло! Говорит станция Коминтерна на волне 1 450 метров, какую прикажете арию исполнить?
— Дайте, — говорит, — кухню.
— Да ведь вы только что звонили! А голос, слышу, знакомый, потому голоса мы теперь хорошо изучили. Ежели баском и хладнокровно мычит «мм… да… да…» — начальство, втыкай, значит. А ежели фистулой орет, без всякой телефонной вежливости, то это свои ребята. Так вот, значит, звонит дневальный.
— Срочно дайте кухню!
Думаю, теперь ты просишь, а в расход записывать не хочешь, начальство из себя воображаешь. Нет, брат, теперь я над тобой начальство! Захочу — воткну, захочу — ток в землю пущу — на, товарищ, выкуси! Или, захочу, тревогу сделаю. Вот как!
Проходит час, другой. Скучно. Эх, думаю, с кем бы это разогнать скучищу? Выбираю в указателе самый жирный номер, звоню. Слышу, отвечает заспанной сопраною…
— Узловая 54.
Ага, голос женский, нежный, трелью в микрофоне переливается. На коммутаторшу, должно быть, налетел.
— Это вы?
— Узловая 54, что угодно?
— Говорю: очень приятно, функционируйте!
— Да в чем дело?
— Вы, наверное, тоже скучаете?
— А почем вы знаете, может, и не скучаю?
Слышу — улыбается!
— Мы с вами где-то встречались, лицо у вас знакомое!
— Может быть, а почем вы видите, что лицо мое знакомое?
— Видеть, — говорю, — не надо, а чувствовать!..
Только мы это разговорились, вдруг:
Тт-р…дзин…нь!
— Пропал, — думаю: абонемент дежурного по гарнизону. Подбегаю к коммутатору, слушаю:
— Немедленно передайте циркулярно по всем, ротам тревогу!..
А в комнате дежурного наш Макарка Сычумаев, посыльным был. Чую, он брешет. Говорю:
— Фу, чорт возьми, в пот даже ты меня, шельма, вогнал, думал, что кто-нибудь порядочный!..
— Что такое?! Кто говорит?
— Говорю, он самый. Тоже, тебе, радио включить? Хорошо, говорю, стерва поет!
— Ваша фамилия?
Вот тут-то я сообразил, что засыпался. Дежурного по гарнизону за посыльного Макарку принял.
Конечно, испугался ужасно. Искры из глаз посыпались. Не успел опомниться, входит дежурный по гарнизону с надсмотрщиком. Записал фамилию, роту и сейчас же сменил меня. А надсмотрщик еще говорит: «Он всегда хулиганит на коммутаторе, никогда не дозвонишься, когда он дежурит».
А на утро натурально, расплата. Получил трое суток. Сутки уже отсидел, как видите, еще осталось двое. Неужели амнистии не будет?
Компас
Все кричали: «Лагеря, лагеря!.. Практическая учеба!» Радовались, нивесть чему. Ну, я думал, в самом, деле хорошо: палатки, березки, сзаду — речка. Обед тебе на свежем воздухе, чаек тоже. И травка тут, ежели полежать в холодочке пожелается. Ну, а на случай занятнее околоток тут же, на лоне природы.
Словом, в мыслях моих я располагал на все «двадцать четыре» удовольствия.
Точно, спервоначатия похоже на то показалось.
А тут, как начались занятия, куда хуже казармы получилось.
Нагрузят на тебя, это, скатку, винтовку, противогаз, фляжку, подсумок; стоишь, как водолаз — видал я их на картинке, как они снаряжаются, когда, под воду лезут.
И, главное, ни к чему все это. Ну, фляжка — это я понимаю; жара, пить захочешь. А зачем противогаз? А подсумок зачем? А винтовка? Помоему, так взял фляжку, а еще лучше чайничек, ну, сахарку там захватил — вот это занятия!
А все голову крутят, «сознательность» — говорят. Какая же может быть сознательность, коли ни высморкаться в строю, ни отделенного командира по матушке нельзя? Одна прокламация!..
Словом, дождались лагерей на свою шею.
Вчера вот еще ничего, подходящие занятия были, каждому слобода была дана. А, главное, моим способностям простор был дан. На редкость занятия были.