— Какое тут чтение, если глаза сами спят. Вот бы прилечь! Ух и заснул бы славно! Спал бы спал, перевернулся на другой бок и опять — спать!.. Всю зиму проспал бы! Ей-ей, проспал бы!
Наконец он утих. И только монотонное тявканье часов да визг в трубе холодного осеннего ветра нарушали ночную тишину. Вдруг ко мне долетел острый запах гари. Я моментально выскочил из-за стола и увидел, что мой Размазня уже успел разуться, и, повернувшись спиной к печке, сладко задремал.
— Размазня! Вставай! Сгоришь! Разве так можно спать? А разулся зачем?
На мой крик и шум вскочили остальные товарищи. У Размазни на спине шинели зловеще дымилось черно-желтое пятно, по величине не уступающее любой крестьянской сковородке. В два счета он очутился на дворе, окруженный красноармейцами, которые грязью затушили тлеющую шинель.
— Ну и Размазня! — почти одновременно загоготали товарищи.
Наш Размазня, дрожа всем телом у стола, быстро обулся и, жалобно устремив глаза на раскрасневшуюся печку, что-то непонятно шептал, а потом в слезах и злобе громко крикнул:
— Вот подлая печка! Разве я спать собрался? Я же только ноги погреть хотел, а она гадина, спину подпалила!
Планида
Служба военная, ребятушки, она не что-нибудь такое, шутка, скажем, али забава. Сноровка в ней и выдержка и смекалка нужны больше, чем в каком другом деле.
Иной красноармеец — на него сердце радуется: чист, аккуратен, на посту стоит — залюбованье одно, а чтобы промах там какой дать или, скажем, чтобы на посту заснуть — ни-ни, этого с ним никогда не бывает. Ему что ни поручи, чего ни прикажи — сделает без запинки, легко и скоро.
А есть и такие — глаза на него не глядят: растрепа, ходит сонный, грязный и вшей на себе завсегда кормит. Такому никакой веры нет. Провалит любое поручение, а на посту дрыхнет. Беда с таким парнем!
— Простите, товарищ отдельном, — говаривал такой парень. — Не везет мне в жизни… Планида, говорит, моя несчастная!..
Вишь, дело какое: сам спит, а на планиду жалуется! Да!.. Один такой герой у меня и посейчас в памяти жив. Звали его у нас в роте «неудачливый человек».
И не то, чтобы глуп был или в этом месте (при этом рассказчик показал на голову) винтика какого не хватало. Нет! Это у него все в порядке, а только был разиня, дрепа такой, что вороны к нему в рот оправляться летали. Ну, как проштрафится, бывало, и пойдет ныть.
— Не в добрый час отец меня сляпал, не везет мне в жизни, неудачливый я человек!
— Вы, говорю, товарищ Закидайло, личность ничего себе, в аккурате, и папаша ваш, говорю, не при чем, да вот сам-то вы оченно распущенный, и выдержки в вас никакой нету.
Ребята, бывало, в смех, а он, конечно, скраснеет — стыдно, значит, человеку. Да!..
Вот об этом самом Закидайло я вам и расскажу. К тому времени, как случиться этому случаю, много было за ним грехов разных и замечаний по службе. И что ему ни поручи, что ни прикажи — сейчас пойдет, будто в самделе дельное что-нибудь собирается делать, а уж как возьмется, — непременно чего-нибудь напортит. Раз даже до того дошел, что со стрельбы без одной обмотки вернулся.
— Где же, говорю, у вас обмотка? — Туда, сюда — нету. В другой раз пропал у него противогаз.
— Мальчишка, должно, утащил: все около меня вертелся.
— А голову, спрашиваю, у вас он не стащил? И опять он начал про свою планиду несчастную рассказывать…
Уж и выговоры ему были, и наказания разные, чего только ни делали, а с него — как с гуся вода.
Посуда, бывало, у него грязная, в нее положить что — и то противно, а не только что есть из нее.
— Неужели, — говорю, — товарищ Закидайло, и тут планида виновата, что посуда у вас с месяц не мыта?
— Планида, товарищ командир, она во всем виновата — грустно этак отвечает.
— Ну-ка, мойте котелок, а я посмотрю, как планида ваша грязнить его будет.
И только это вышли мы на двор, к корыту, где колодец у нас, полез он за водой, повернуться я не успел, а он ко мне:
— Товарищ командир, котелок в колодец упал, дозвольте новый получить!
— Как же это, — говорю, — так?
— Я только за водой полез, а меня под руку планида толк-толк, ну, котелок и полетел в колодец.
Взяло меня за живое, вижу — человек явно народное добро ни во что не ставит.
— Достаньте, — говорю, — котелок чем хотите.
Что же вы думаете? — достал. Никакая планида не помещала. И после этого стал он лучше чуть-чуть. Да только ненадолго. Не сдержался он. Дневалил как-то, да и дал храпака. А я казармы обходил ночью. Смотрю, парень дрыхнет. Подошел, натурально, к нему и давай стаскивать оружие… Револьвер снял, шашку тоже. Сапог один хотел стащить для большего сраму, да думаю, проснется — не стал.