Как приехали мы в лагерь, там, между прочим, я встретил друга своего и земляка Храмова Ваню, который есть в настоящее время красный кавалерист, и их эскадрон вместе с нашим полком в одном лагере стоял. И тут позавидовал я ему. Очень мне понравилось, что ходят они при шашке и в шпорах. Из-за этого у нас даже могли конфликты произойти по поводу женского пола. Стояли мы в горах, недалеко села расположены и живут в них люди некоторой иной национальности. Женщины там очень красивые, но языка они нашего не понимают, только и можно прельстить их видом своим геройским и шпорами, а чтобы разговорами умными и мыслями разными прельстить, то это дело совсем безнадежное…
Ну, и решили мы в первый же праздник смычку с мирным населением закрепить. Собрались мы пять человек все с одной палатки и наметили себе ближайшее селение.
Побежал к кавалеристам, нашел там Ваню и говорю ему:
— Друг, выручи. Идем на смычку, и потому очень мне необходимо шпоры надеть и саблю твою.
— Возьми, — говорит, — пожалуй, и штаны надень.
Пришли мы в село и встретили нас очень приветливо.
И попали мы очень удачно. У них был какой-то свой большой праздник, и все население было в сборе. Мы, конечно, подошли поближе к женской части и встали вместе с другими прочими.
Стал я всматриваться понемногу, и одна до того поразила мое сердце, что я даже мыслить об ней стал очень дерзко. Глаза у ней черные и жгучие, глянет, как штыком пронзит.
Ребята какого-то старика разыскали, который говорит порусски, и от него все объяснения получили. Оказывается, собрались все затем, чтобы наблюдать джигитовку. В джигитовка есть бешеная езда на лошадях с разными фокусами, от которых неизвестно почему головы на плечах целы остаются. И мы стали наблюдать. Вот выехали человек десять на конях, в черкесская, при кинжалах, и головы шарфами повязаны. Лошади, как дьяволы, бьются, ржут и брыкаются, даже смотреть опасно.
Ездоки, — нет чтобы ехать добром и держаться за что возможно, начали разные фортели выбрасывать. Выхватит кинжал, кинет его через голову переднему и на полном скаку поднимет его с земли. А то встанет на седло ногами и прыгает на нем, и нет ему ни страху, ни ужасу.
У меня даже волосы шевелиться стали, я и позабыл про любимую свою девушку.
И вдруг подходят к нам люди ихние и что-то просят у нас.
Привели старика того, что порусски знает, и он объяснил нам, что они просят нас показать, как мы джигитуем.
Ребята засмеялись несознательно и говорят:
— Нет, мы по пехотной части больше, а вон у нас кавалерист есть, он может вам все доказать, — и на меня показывают. Я так и ахнул, а они окружили меня и давай трепать, по плечу хлопают, шашку мою трогают и зубы кажут от радости, неизвестно какой.
Джигит, говорят, и губами причмокивают.
Признаться, я малость растерялся спервоначалу, и зубы у меня что-то постукивать стали, словно озябши я, но глянул в сторону и увидел с одной стороны, глаза ее пронзительные и жгучие, а с другой — услыхал насмешку товарищей моих, и будто чорт оседлал меня. Закричал голосом отчаянным:
— Давай любую лошадь, всем докажу!
И фуражку свою сбил набок показацки. Ударил сапогом, и звон шпор моих музыкой проиграл для меня. Глянул на всех орлом этаким и сам себе удивляюсь. Будто, вырос я, на голову выше. Вижу ребята не перестают смеяться.
— Что, кричу им, — зубы скалите? И шашкой взмахнул над головой своей буйной. И моментально подвели ко мне лошадь. В глазах тут у меня зарябило. Вижу, тот бешеный жеребец стоит предо мной, роет копытом землю и обдает грязной пылью парадное мое обмундирование.
— Подальше, — говорю поводырям, — куда прете с лошадью на живого человека?! — И засаднило вдруг мое сердце, заныло. Но выдержал я осанку, оглянулся кругом и снова встретился взглядом с этой прекрасной девушкой. И показалось мне, что улыбнулась она и головой слегка кивнула, как бы подбадривая меня.
Прыгнул мигом в седло и лег поперек его животом. Кругом засмеялись все, а конь на дыбы взвился, и едва его удержали в руках два человека.
Тут я почувствовал, что жизнь моя должна на этом месте разбиться вдребезги. Взвился мой конь, рванул ветром буйным, а я обнял его за шею, прижался к нему с смертельной тоской. И понес меня конь к моей верной гибели.
Как ветер в поле, как пуля летел я, и топот копыт будто гвозди в мой гроб забивал.
И вдруг брык, — оступился мой конь, и я набок свернулся, на одном кончике ноги удержался, а руками в гриву вцепился до боли.
Начал тут я разные фортели выкидывать. Люди-то, может, думают, что я джигитую, а мне страх смертельный от этой джигитовки.