— А я, бабушка, не отравлюсь твоим пряником?
— Что ты, милый, еще ни один из отравившихся мне не жаловался.
Тяжелая работа
— Чего это Симков с поникшей головой ходит, будто она еле на плечах держится?
— А он вчера письмо домой писал: сто поклонов отбил и каждый — до сырой земли.
Небольшая поправка
Кавалерист. Вот так неслись мы… как стрела… два поезда обогнали.
Пехотинец. Вре…
Кавалерист. — Не веришь? Спроси вот у Михрюткина…
Михрюткин. Правда… Только поезда-то стояли.
Из письма Великанова домой
— Дорогая мамаша, спешу в первых строках своего письма сообщит, што я опасно заболел чихоткой. А застудился я по той причине, что я — кавалерист и завсегда имею дело с холодным оружием, так что в этом оружии холоду содержится до 50 градусов, как в Сибири.
Дорогая мамаша, ежели вы не желаете своему сыну смерти, то пришлите 20 рублей на усиленное и идиетическое питание.
Остаюсь ваш чихоточный сын кавалерист Великанов.
Дорогая цена
— Вася, я хочу казенную гимнастерку загнать.
— Много мне за нее дадут?
— Много.
— Рубль дадут?
— Больше.
— Два?
— Больше. Три со строгой изоляцией.
ФИЗКУЛЬТУРА
Слабо
Ванька с Митькой — приятели. К тому же земляки и оба чудаки большие. Каждый — посвоему. Ванька вечно зубоскалит. Все у него хаханьки да хихиньки, смешки да шуточки. А промежду прочим — парень хитрый: любит «подъехать», «подкузьмить», «объегорить» и просто поддеть за живое.
Митька тот в другом роде: улыбается редко, вид имеет мрачный и решительный. Только по глазам — простофиля-простофилей. Зато уж разотчаянная голова. Все нипочем и море по колено! И достоинства своего не уронит — н-не-ет ни за какие благи!
Бывало, еще дома, в деревне, идут когда в праздник вместе по улице: Ванька — Митьке:
— Мить, а Мить, слабо́ тебе учительше окно разбить? — Митька только уничтожающе посмотрит на Ваньку и презрительно сплюнет. А Ванька все свое: — А вот слабо́!
Тогда Митька уже в азарт!
— Кому мне-то? Слабо́?.. Гляди, только поравняемся. — И уже камень ищет. И, поравнявшись с учительшиной квартирой, — рра-аа-з… Стекло — дзи-и-инннь… А за окном испуганное: — Ах, батюшки, што эта?..
А Митька уже брызнул за угол, а там по огородам — и уже встречает Ваньку на другом конце улицы и торжествующе ухмыляется: — Што — слабо́.
Так и в остальном. Бывало только заикнется Ванька:
— Мить, слабо́ залпом две бутылки «первача» выдуть?
Выдует.
— Слабо́ солдатке Матрешке юбку на голове завязать? — Завяжет.
Не верите? Думаете, не сделает этого? Сделает, ей богу ж, все сделает, ничего не заслабит.
Подденьте его только, так он вам и с крыши спрыгнет, а своего достоинства не уронит. Уж будьте уверены!
Тошнехонько спервоначалу показалось Ваньке с Митькой в казарме. Куда ни кинь — все не то, все чужие. Попробовали приняться за старое. Ванька после обеда подзуживает.
— Мить, слабо́ бачек в помойку закинуть?
Митька размахнулся — рраз и готово. Доложили взводному. Тот заставил Митьку достать и вымыть и три наряда дал, а Ваньке выговор.
В другой раз пришли шефские комсомолки в казарму. Нарядные такие и пригожие. Ванька и подмигивает:
— Мить, слабо́ щупака задать вон эвтой… тоненькой?
А Митька уже и сам разгорелся. Красивая такая комсомолочка и простая. Красивше за Дуньку. Отошла в сторонку и рассматривает стенгазету. Митька за нею. Оглянулся — все вышли из казармы. Подвинулся и облапил. И «щупака» наровит, как Дуньке, бывало. Комсомолочка сначала испуганно пискнула, а потом вывернулась, да ка-ак саданет по щеке, а сама в крик. Сбежались ребята, окружили. А Митька стоит — дурак-дураком: глаза в землю, молчит и слюну пустил.
…Отправили Митьку на «губу»-матушку.
Сидит Митька день, сидит другой. На третий пригнали Ваньку. Провинился за что-то и тот. Сразу повеселело немножко. Потом опять скука, тоска… Главное, развернуться, созорничать негде. Сидят день, сидят другой, сидят третий. На четвертый Ванька глянул на Митьку, Митька — на Ваньку. И говорит Ванька:
— Митька… знаешь што?
— А ну што?
— Слабо́ тебе меня… по морде вдарить?
— Вдарю!
— Не вдаришь, слабо!
— Ай, вдарю.