Слова не добьешься. Барышни это на машинках стучат, только листочки летят. Какие-то с кожаными сумочками мечутся.
Целый день мы в этом управлении пробыли, и все ничего не выходило, да уж под конец только поймал Микишка какого-то в очках, прилип к нему, как банный лист, и не отстает.
К вечеру сквозь все переписки парень прошел, а выручил-таки быка.
Ну, уж и бык! Не бык, а можно сказать, отец родной!
Повели мы его в деревню. Телега, как лягушка, прыгает, да и кобыленка моя, того гляди, свалится, как он головой мотать начнет.
Я уж на деревне, что радости было, как мы быка-то привели, прямо и сказать не могу. Мой братан даже в колокол ударил, как все равно на пасху, а все Микишка! Деловой, сукин кот!
Теперь он все насчет клевера уговоры уговаривает. Гляди, добьется своего, как не хуже того с газетой, ведь уговорил-таки выписать.
В председатели мы его думаем выбрать, уж больно он парень-то хороший, — сквозь все щелки пролезет.
И все это, я так думаю, от Красной армии — уж очень его там обучили всему.
Прямо, можно сказать, не уступит он теперь городским, ежели еще не лучше их будет.
Вечером
Лекторный человек
Солнце мелким решетом пыль по избе сеет. Степанида в переднем углу молится, поклоны бьет:
— Скоро ли сынок Ванюшка из армии воротится? Хоть бы одним глазком взглянуть.
Дверь настежь… Степаниду аж по глазам ударило. Протерла глаза, видит человек зеленый в дверях стоит, котомку снимает.
— Ванюша! Ванюшенька, любезный мой!
— Ты, мама, не плачь, потому свободно наводнение могит произойти.
— Ох, миленький, да как не плакать?! Тебя и не узнаешь!
— Где, мамаша, узнать! Я сквозь огни, воды и медные трубы произошел. Я, мамаша, всем бойцам пищу духовную вкладывал. Лекторный человек был я — вот кто…
В избу вошел Ванин дядя — Гаврилыч:
— Ах, племянничек! Живенького видеть, слава те…
Ванька щелкнул шпорами и взял под козырек.
— Расцеловаться бы на радостях, племяш!
— Никак не могу, дядя: согласно санитарному кодексу бацилла может пристать!
На столе самовар ворчит. Полна изба гостей у Степаниды.
Дядя Лаврентий, поглаживая бороду, спрашивает:
— Неизвестно ли вам, Иван Федосеич, когда сапоги в кипиратив прибудут, потому пока только штиблеты остроносые имеются. Только они на портянку, стервы, не хотят налазить!
— Я не сапожник и насчет сапожного товару компетенции не имею. Вот насчет капитализма это я могу!
— Валяй уж про капитализму — тебе виднее, а мы ученого человека послухаем!
— Мне для этого грахвин воды требуется, без него не могу объяснять — потому я человек лекторный и могу охрипнуть!
Отпив из кувшина, за отсутствием графина, Ванька прокашлялся и стал докладывать:
— В Европах сейчас капитализм в котле варится. И получается такой соус, что империализм супротив этого капитализма идет. К тому же стабилизация подвергнулась; одним словом, каша крутая заварилась. Только мы, бойцы энской части, под моим председательством такую резолюцию приняли, чтобы в два счета из капитализма окрошку сделать!..