-- А вы еще не читали?!
-- Теперь прочитаю: надо знать, отчего все так кричат. И какая там может быть порнография, если этого добра хватает по телевизору и днем и ночью.
ВЕЧЕР ТРЕТИЙ. ТЕЛЕЦ ЗЛАТОЙ
-- Почему вы исчезли с телеэкранов?
-- А то вы не знаете!
-- У меня много версий.
-- Чтобы меня крутили по телевизору, спонсор должен телевидению платить. А я не ищу спонсоров: мы не привыкли платить за выступление -- всегда нам платили.
-- Что же произошло с нашим шоу-бизом? В Англии или Франции платят звезде, у нас платит звезда -- не дико?
-- Поэтому и работают как сумасшедшие: надо платить и за постановку шоу, и за его показ по ящику, для себя денег остается в общем немного.
-- Выходит, что если у меня нет ни голоса, ни рожи, ни таланта, но есть пухлый кошелек, то я могу сиять на экране -- так, что ли?
-- Конечно. Недавно мне Володя Атлантов привез пластинку, где на обложке женщина с безумными глазами и в перьях. Она поет "Арию с колокольчиками" Делиба, и это катастрофа, я обхохотался. Думал, пародия, прочитал текст на обложке -- нет, всерьез. Просто богатая женщина мечтала спеть для публики. Арендовала Карнеги-холл, пела под гогот зала и выпустила диски. Такая коммерция. (Магомаев говорил о меценатке Флоренс Фостер Дженкинс, о которой снят смешной и трогательный фильм «Примадонна» с Мерил Стрип – горячо рекомендую посмотреть – В.К.). А ведь Карнеги-холл -- самая престижная классическая площадка мира. Сейчас любая сцена продается: хоть выпивай там с друзьями, но плати!
-- Почитайте, почитайте Сорокина...
-- Я сам запретов вот так хлебнул: это пой, этого не пой; на ТВ Лапин лично проверял тексты и если ему казалось, что песня плохо отразится на общественных нравах, он ее снимал. Евтушенко что-то где-то сказал неугодное -- запретили "Не спеши". Но вседозволенность -- хуже.
-- А что, были у нас при Советах свои преимущества? В книге "Любовь моя -- мелодия" вы тепло отзываетесь о Фурцевой...
-- А она любила артистов. Ткачиха, она обнаружила к культуре природное чутье. Могла, конечно, и на ковер вызвать -- но в основном по указке ЦК. Это была "железная леди" и многим помогала. Была свойской: на гастроли ГАБТа послала вагон водки, чтобы они могли там встретить Новый год... Я не люблю о прежних властях говорить плохо: они нормальные люди были. И Брежнев нормален -- другое дело, что было "так положено". Я с ним встречался только однажды в Баку -- в честь его приезда пел "Малую землю", и они с Черненко плакали навзрыд. Он очень любил песню итальянских партизан "Белла чао", где я просил зал притопывать и прихлопывать. И как только я объявил эту песню, Брежнев повернулся к Гейдару Алиевичу и показал ему: мол, сейчас будем работать. Похлопали, потопали, и больше мы не встречались. Так что если я ставлю на чаши весов то время и сегодняшнее, мне трудно сказать, что перевесит. Коммунисты оч-чень сильно нас любили, буквально душили в своих объятиях. И следили за тем, что ты пишешь, лепишь и поешь. Внимания было через край. Сейчас никакого внимания -- и я не знаю, лучше ли это.
-- А если судить по результату?
-- У нас был великолепный Большой театр. Замечательные певцы. Хоть их и не пускали за границу надолго: уедешь – значит, предатель Родины. Но тогда пели Атлантов, Мазурок, Милашкина, Синявская, Образцова, Нестеренко, и они работали здесь, а не там. А сейчас все поют там.
-- А вы почему не уехали?
-- Я по складу патриот и среди иностранцев бы не мог: у них разговоры только о деньгах.
-- Зато у нас нет пророка в своем Отечестве.
-- Для меня потрясением стала Мария Гулегина. Я пошел в Метрополитен-опера, давали "Сельскую честь" с певицей, о которой я не слышал. Звоню в Москву: тут чудо какое-то, зовут Гулегина -- публика чуть зал не разнесла, почему я о ней ничего не знаю? А потому и не знаешь, отвечает мне Москва, что Гулегину в Большой театр не взяли чуть ли не за профнепригодность!
ВЕЧЕР ЧЕТВЕРТЫЙ. ИЗ ТЕНИ В СВЕТ ПЕРЕЛЕТАЯ
-- Вы гастролируете?
-- Мало -- я и в молодости не любил из дома уезжать. В Америку как-то звали в очередной раз, обещали обеспечить чуть ли не сиделку для Чарлика -- это наш пудель. А потом кинули с гонораром, да еще размазали в "Новом русском слове". Хорошо, что мы не поехали. Я Кобзона спрашивал: там можно кому-нибудь верить? Он ответил: никому, все расчеты на нашем берегу! А по стране -- ездим.
-- Публика соскучилась.
-- Но я же понимаю, что время идет. И не верю, когда говорят: звучишь как тридцать лет назад! Я же сам себя слышу!