- Это не стихи… Это - совсем другое…
- Ой, как же не стихи? Опять обманываешь, да?
- То есть там стихи… Но я ещё не могу их показать. Я ещё…
- Ой, покажи! Покажи! Прямо любопытно до ужаса!
- Нет, нет, - сказал я, поспешно пряча тетрадь под скатерть. - Сейчас нельзя… Я ещё не обработал как следует. Вот обработаю и тогда обязательно прочитаю…
- Новое стихотворение, да?
Я неопределённо пожал плечами.
- Ой, понимаю! Писатели всегда много раз переписывают свои произведения. Вот Лев Толстой, например, «Войну и мир» семь раз переписывал. Я сама где-то читала…
Через секунду она пришла в восторг от нового открытия:
- Ой, Шура, а у тебя ведь и имя такое поэтическое - Александр! Как у Пушкина.
Не знаю, с кем бы ещё на радостях сравнила меня Липучка, но тут, к счастью, появился Саша.
САШИНА ТАЙНА
Он был очень серьёзен. И, как всегда в такие минуты, руки заложил за спину, глядел исподлобья и нетерпеливо покусывал нижнюю губу. А говорил коротко, отрывисто, вроде бы приказания отдавал:
- Ну-ка, выйди, Липучка. Прогуляйся!
Липучка независимо устремила в потолок свои глаза и нос, усыпанный веснушками:
- А чего ты распоряжаешься в чужой комнате?.. Шура, мне можно остаться?
Я взглянул на Сашу, потом на Липучку, потом на пол и неопределённо пожал плечами.
- Секреты, да? - насмешливо спросила Липучка. - Говорите, что девчонки секретничают. А сами?
Мы с Сашей молчали.
- Значит, мне уходить, да?
- Вот-вот, прогуляйся, - с беспощадной твёрдостью произнёс Саша.
- Прогуляться? Хорошо, ладно. Я ухожу… Мужчины, называется! Кавалеры! Рыцари! Мушкетёры!.. Веник бы никогда так не поступил. Потому что он действительно образованный… И очень интеллигентный. Настоящий москвич!
Это уж был выстрел в мою сторону. Боясь, что промахнулась или слишком легко ранила меня, Липучка взглянула в упор своими зелёными глазищами:
- А ещё поэт! Пушкин!
Она так хлопнула дверью, что лёгкая деревянная чернильница на столе подпрыгнула и на скатерти появилось маленькое фиолетовое пятнышко - уже не первое со времени моего приезда в Белогорск.
- Зачем ты её так? - спросил я Сашу.
- Дело потому что… Важное!
Так как Саша был капитаном нашего корабля, я спросил:
- Задание какое-нибудь? Приказ?
- Нет. Просьба.
- Просьба? Ко мне?
- Да, к тебе. И не перебивай. Тайну мою узнать хочешь?
Я, кажется, второй раз в жизни почувствовал, что у меня, где-то под левым кармашком, есть сердце и что оно довольно-таки сильно колотится (первый раз я почувствовал это, когда учительница объявляла фамилии двоечников, получивших переэкзаменовку).
И ещё я понял - как это верно говорят: «Он вырос от гордости»! Мне и правда показалось, что я стал чуть-чуть выше ростом. Значит, Саша теперь доверяет мне, как самому себе! Доверяет свою тайну, такую важную, что он из-за неё даже не пошёл в туристический поход! Такую важную, что она привязывает его и наш плот вместе с ним к Белогорску! И он ещё спрашивает, хочу ли я узнать её!..
- В общем, дело ясное, - сказал Саша. - У меня - переэкзаменовка. Понятно?
Я как-то машинально присел на стул.
- У тебя?.. Переэкзаменовка?..
- Ага. Пишу я плохо. С ошибками. Понимаешь? Вот и схватил двойку. Поможешь, а?
- Кто? Я? Тебе?
- Да, ты мне. Ясное дело, не я тебе. Ведь ты же образованный, культурный. Поэт! Липучка сегодня уши всем прожужжала. Как она мне «Пионерку» показала, так я сразу решил: попрошу Шурку! И вот… Согласен?..
Я даже не мог неопределённо пожать плечами - так и сидел, раскрыв рот, словно рыба. И молчал тоже как рыба. Мой вид не понравился Саше.
- Смотри, в обморок не кувырнись. Побледнел, как Веник. Не хочешь помогать - так и скажи. Без тебя обойдусь.
Тут наконец у меня прорезался голос. Правда, чей-то чужой - слабенький, неуверенный, - но всё же прорезался:
- Да что ты, Саша! Я с удовольствием… Только у меня нет… этого… как его?.. педагогического опыта…
- И не надо. Ты просто будешь мне диктанты устраивать и проверять ошибки. Понятно?
- Понятно…
Я буду проверять ошибки! И почему я честно, как вот Саша сейчас, не рассказал о своей несчастной двойке? Вернее, несчастная была не двойка, а я сам. Зачем я, как дурак, пожимал плечами? Эти мысли уже не первый раз приходили мне в голову. Но раскаиваться было поздно. И нужно было не выдать своего волнения.
- И это вся тайна? - с наигранным спокойствием спросил я.
- Вся.
- А я-то думал!..
- Мало что ты думал.
Да, я действительно думал мало, иначе не попал бы в такое глупое положение.