Когда он вернулся домой, телевизор был выключен, посуда вымыта и дети уже собрались уходить. Почему они раньше не сказали, что собираются выйти, могли бы захватить бабушку с собой. Тишина пустого дома окутала его, точно мягкое одеяло. Он открыл окно и посмотрел на темное ущелье, в котором, как ему иногда представлялось, исчезла его жена в ту последнюю ночь. Дождь прекратился, и он вдруг ощутил, что ему хочется к людям. Как-то слишком быстро все его покинули. Правда, в их возрасте сверстники обычно встречаются куда реже, но в последние месяцы к ним то и дело заглядывали гости, так что порой приходилось даже регулировать эти визиты. Жена уже лежала в большой больничной кровати — голова приподнята, щеки горят — и очень откровенно, даже с каким-то странным возбуждением и мрачной иронией обсуждала с подругами неминуемую смерть, которая, по ее словам, предстояла не только ей, но и всему их государству в целом, а он топтался рядом, точно ее импресарио, время от времени произнося какую-нибудь успокоительную фразу, чтобы ее сарказм не выглядел слишком уж раздражающе-агрессивным.
Он включил телевизор, тут же выключил его, потом включил магнитофон, но тут же приглушил музыку, его томило какое-то непонятное беспокойство, — может быть, позвонить знакомым, вдруг кто-нибудь пригласит его на вечер, ведь он хорошо поспал после обеда, и сейчас ему совершенно не хочется ложиться, он чувствовал себя таким бодрым, что эта бодрость его словно распирала, он ощущал ее как помеху в груди, в первые годы болезни жены у него часто бывало такое ощущение, ему казалось, что у него там опухоль, пару раз он даже ходил к врачу, и вначале трудно было понять, кто в доме настоящий больной, но потом ее болезнь усилилась и поглотила все его недомогания. Он решил немного погулять, надел плащ и вышел на улицу. Фонари почему-то не горели, было тихо и холодно, он поглядывал на окна, балконы, подъезды домов, потом увязался за какой-то женщиной, которая вышла из подъезда с собакой на поводке. Луна встала над крышами на востоке, и небо сразу просветлело, разгладилось и стало каким-то умиротворенным. Приблизившись к своему неосвещенному дому, он первым делом ощутил удивление, тотчас сменившееся чувством освобождения — вот уже несколько месяцев в их квартире никогда не было так темно. Он решил посмотреть на дом со стороны долины, пошел дальше по лестнице и, вместо того чтобы подняться в свою квартиру, обогнул дом, идя вдоль решетчатого забора, и обернулся. Дом висел над ним на своих столбах. Четыре года назад, когда они покупали эту квартиру, они уже думали о том, какая картина будет открываться ей на смертном ложе, и эта зеленая долина стала решающим соображением. Он всмотрелся в темноту под ногами, которая казалась еще более глубокой под освещенным луной небом, и начал спускаться по знакомой тропе — в минувшие годы он часто сходил по ней до самого дна ущелья. Земля была очень влажной, там и сям посверкивали лужи, обрезки веток и остатки строительного мусора скрывали продолжение тропы, и ему вдруг снова представилось, что именно здесь началось ее исчезновение — да, именно в эту сторону ушла она в ту последнюю ночь, унося с собой часть его души.