— Заговорил он сам. Сказал, что ты тревожишься.
— А по-твоему, разве это не важно?
— Пожалуй, важно. Он сказал мне, что технически все будет сделано наилучшим образом — у нас будут правильные черты лица и безупречная кожа.
— Мне не это нужно, мне нужно мое собственное лицо с неправильными чертами! Голос не так важен, но мое лицо пусть мне вернут!
— Ты многого хочешь. Не достаточно ли он уже для нас сделал?
— Для меня — все равно что ничего, если он не вернет мне моего лица!.. Я веду себя глупо, да?
— М-м-м… Видишь ли…
— Я не хочу быть красивой, потому что знаю — этого не хочешь ты.
— Кто тебе сказал? — изумленно спросил он.
— Ты думаешь, что я, прожив с тобой два года, этого не поняла? Если бы тебе нужна была жена-красавица, ты бы на красавице и женился. Но ты выбрал меня — хотел быть красивее жены. Я знаю, что для тебя это важно — не пытайся отрицать.
— Ты хорошо себя чувствуешь, Маргарет? Ты говоришь как-то возбужденно.
Нет, очень логично. Будь я уродкой или красавицей, ты бы меня ненавидел. Если бы я была уродкой, люди бы жалели тебя, и ты бы этого не мог вынести, если бы я была красавицей, тебя, возможно, рядом со мной перестали бы замечать!.. Я же просто некрасивая — как раз настолько, чтобы все удивлялись, как это ты мог жениться на такой заурядной женщине. Я будто специально создана для того, чтобы служить тебе фоном. Он ответил не сразу:
— Мне и в голову не приходило, что ты обо мне такое думаешь. Очень глупо, Маргарет. Я женился на тебе, потому что тебя любил.
— Может быть. Но почему ты любил меня?
— Не будем в это углубляться, — примирительно сказал он. — Скажу одно, Маргарет: ты говоришь ерунду. Мне все равно, уродка ты или красавица… нет, если сказать правду, то не все равно, но внешность — это еще не самое главное. На мои чувства к тебе она почти не влияет. Я люблю тебя за твой характер, за твою личность — остальное для меня второстепенно.
— Фред, не надо меня обманывать. Я хочу быть такой же, как прежде, потому что знаю: именно такой я тебе нужна. Неужели нет никакого способа объяснить доктору, как мы выглядели раньше? У тебя хороший глаз — вернее, был. Может, ты ему как-нибудь нас опишешь?…
— Маргарет, будь разумной, ты же прекрасно знаешь, что по словесному описанию нельзя судить ни о чем, — голос его звучал почти умоляюще. — И хватит об этом, ладно? Я вовсе не против того, чтобы лицо у тебя было правильное, как с картинки из анатомического атласа, и…
— Вот именно с картинки! — взволнованно перебила она его. — Фред, помнишь стереоснимок, который мы сделали перед самым отлетом с Марса? Он должен был быть где-то на корабле…
— Но корабль разбит, дорогая, от него почти ничего не осталось.
— Раз они смогли подобрать нас живыми, значит, какие-то части остались неповрежденными. Может, снимок уцелел!
— Маргарет, ты требуешь невозможного. Мы не знаем, где сейчас наш корабль. Группа, в которую входит врач, проводит разведывательную экспедицию. Обломки нашего корабля остались далеко позади. Возвращаться ради того, чтобы их найти, никто не станет.
— Но ведь только так… только так можно… Другого способа нет!
Силы покинули ее. Будь у нее глаза, она бы заплакала, но сейчас плакала только ее душа.
Должно быть, его унесли, потому что никто не откликнулся на ее рыдания. А потом она вдруг почувствовала, что плакать не из-за чего. Более того, на душе у нее стало легко и весело, и неожиданно пронзила мысль: «Врач дал мне какого-то лекарства — он не хочет, чтобы я плакала. Хорошо, не буду. Буду думать только о приятном, буду радоваться…»
Вместо этого она заснула крепким, без сновидений, сном.
Проснувшись, она вспомнила о разговоре с Фредом, и ее охватило отчаяние. «Придется рассказать все врачу, — подумала она. — Может, он что-нибудь придумает. Да, я требую слишком многого, но без этого все, что он для меня сделал и делает, потеряет всякую ценность. Лучше умереть, чем стать не такой, какой я была!»
Но оказалось, что необходимости говорить с врачом нет, — он уже все знал от Фреда.
«Значит, и Фред признает, что это важно, — подумала она. — Больше он не сможет этого отрицать».
— Вы просите невозможного, — сказал врач.
— Невозможного? Вы даже не попытаетесь?…
— Ваш разбитый корабль остался в сотнях миллионов миль от нас. У экспедиции есть задачи, которые она обязана выполнить. Вернуться назад мы не можем. Мы не вправе тратить время на поиски стереоснимка, который к тому же вряд ли уцелел.
— Вы правы, доктор… Простите меня.
Похоже, он прочитал ее мысли, потому что добавил:
— Не стройте в отношении себя никаких планов, вам все равно не удастся причинить себе никакого физического вреда.
— Ничего, что-нибудь придумаю. Раньше ли, позже ли, но придумаю обязательно.
— Вы ведете себя неразумно. Мне бы хотелось знать, много ли существует людей, психологически вам подобных.
— Не знаю, мне все равно. Я знаю только одно: для меня это важно.
— Так расстраиваться из-за какого-то пустяка! Ведь насколько нам известно, внешние различия между любыми двумя человеческими особями одного пола совершенно незначительны. Вы должны научиться видеть вещи такими, какие они есть.
— Это для вас различия незначительны, потому что вы не знаете о людях — мужчинах и женщинах- ровным счетом ничего! Для Фреда же и для меня это вопрос жизни и смерти.
Сейчас впервые в ответе врача прозвучало некоторое раздражение:
— Вы как дети, но иногда ребенку следует уступить. Я подумаю, что можно сделать.
Но что можно тут сделать? Где-то в космосе несутся обломки корабля, а в них — стереоснимок, который даже не попытаются найти. Может, врач попросит, чтобы Фред описал ее? Самый лучший художник на Земле не сумеет создать точный портрет по одному лишь описанию; чего же ждать от существа, для которого все мужчины на одно лицо и все женщины — тоже?
Она лежала, погруженная в свои мысли, и почти не замечала, как бежит время. Но постепенно она начала ощущать легкое покалывание, которое распространялось по всему телу. Прежняя боль медленно отступала и наконец исчезла совсем. Назвать болью то, что она чувствовала теперь, было никак нельзя. Скорее было даже приятно — казалось, кто-то мягко массирует ее тело, растягивает мышцы.
И вдруг она поняла: это растут новые руки и ноги. Значит, внутренние органы уже восстановлены и врач приступил к следующему этапу лечения.
Когда она это осознала, по щекам ее покатились слезы. «Слезы, — подумала она, — настоящие слезы, я их чувствую. У меня растут руки и ноги, и я снова могу плакать! Но до сих пор нет глаз… или, может быть, они тоже появились? Временами мне чудятся какие-то вспышки. Должно быть, он восстанавливает глаза медленно и сначала привел в порядок слезные протоки. Не забыть сказать ему, что глаза у меня были синие. Пусть я никогда не отличалась красотой, но глаза у меня были хорошие. Не хочу, чтобы они были другого цвета, — он не пойдет к моему лицу».
И в следующий раз, когда врач с ней заговорил, она попросила его об этом.
— Пусть будет, как вы хотите, — добродушно ответил он, словно ублажая капризного ребенка.
— И еще, доктор, по поводу корабля…
— Это невозможно, я уже вам сказал. К тому же в этом нет и необходимости. — Он помолчал, будто заранее предвкушая эффект, который произведут его слова. — Я просмотрел наш архив. Как и следовало ожидать, ваш разбитый корабль был тщательно обследован — мы надеялись получить информацию, которая помогла бы нам лучше понять землян. Во время поисков были найдены и взяты нами стереоснимки — около десятка.
— Десятка?! Но откуда?…
— Видимо, от волнения вы забыли, что снимков не один, а больше. Судя по всему, на них изображены вы и ваш муж. Но снимали, очевидно, в самых разных условиях и разными камерами, потому что даже я, хотя мое зрение и отлично от человеческого, замечаю в изображениях некоторые различия. Может быть, вы скажете, какое из них взять за образец?
— Лучше, если я поговорю об этом с мужем, — ? медленно произнесла она. — Можно… перенести его сюда?