Закончив, он грубо вытер мои слезы, затем смахнул свои следы и, как ни в чем не бывало, убрал галстук в подарочный пакет.
Оделся, оттащил меня к стене и аккуратно, уверенно собрал все декорации вечера. Все его движения были пропитаны удовольствием, спокойствием и одухотворением. Он напоминал мерзкого кота, который только что поймал и съел воробушка, а теперь с довольной мордой разгуливает по двору.
– Ты сама это заслужила, ты же понимаешь? – спросил он меня.
Я не ответила.
– Такие, как ты, сами навязываются, вынуждают мужчин быть грубыми. Все видели, как ты вешалась на меня, как не давала прохода. Такие, как ты, рождаются шлюхами, понимаешь?
Он посмотрел на меня в последний раз, развернулся, задул свечи и исчез во мраке театрального зала. А я продолжала лежать, прижатая к стене, в кромешной темноте, уничтоженная, раздавленная, убитая.
Чувствительность и возможность управлять телом возвращались, с ними в одной упряжке приходили новые эмоции из бесконечного, невозможного стыда, безграничного вселенского страха и ущербности. Через какое-то время мне удалось встать, придерживаясь за стену. Я оправила платье, ноги были ватными и липкими. Мне хотелось исчезнуть, раствориться и больше никогда не существовать. Я подняла сумку и, пошатываясь, побрела вдоль стены из зала Ужаса. Проскользнула в темные коридоры здания, вырвалась на улицу и побежала в общежитие. Стоя под душем, пыталась отмыться, оттереться, отскоблить его от себя. Слезы стекали, смешиваясь с горячей водой, устремляясь в канализацию, куда катилась и вся моя жизнь.
Что можно еще сказать?! Больше меня не существовало.
20 декабря 2007 года прежняя Элиза Локс умерла…»
Глава 26
Я бы никогда этого не сделал.
Я сижу, уставившись в кое-где размытые слезами слова и точки, не зная, как реагировать. Такого я уж точно не ожидала. Не представляла, что кто-то с кем-то вообще мог так поступить. Взять и растереть, перемолоть в порошок чью-то жизнь, а потом еще с улыбкой развеять прах. Я закрываю тетрадь и убираю ее в шкаф. Внутри все покрылось инеем, словно в ожидании бурана. Мне не хотелось принимать боль Элизы, но она просачивалась в меня с каждым прочитанным словом. Прожигала раскаленным металлом еще одну, новую рану, свежий ноющий ожог. Я подхожу к окну и открываю форточку, чтобы вдохнуть хоть чуть-чуть свежего воздуха.
Зачем она дала мне эту тетрадь, зачем захотела, чтобы я узнала то, что с ней случилось так давно? Кто этот мужчина? Она нигде не писала его имени, словно не хотела, чтобы он его имел. Да, он не заслуживает даже имени. Но как то, что случилось с ней столько лет назад, сможет помочь мне разобраться в том, что случилось со мной?
Хотя опять же, этот театральный зал. Что я там делала? Зачем туда пошла?
Двенадцать лет назад Киру было лет тринадцать. Так что Элиза описывала уж точно не его. Но кого же тогда? Насильник мог быть ее одногруппником, тоже студентом, то есть сейчас ему должно быть около тридцати двух лет, плюс-минус один-два года. Или он просто учился в университете в тот год. Мне нужны списки всех, кто числился в 2007 году на архитектурном факультете. Декан. Вот зачем мне декан! Он сможет достать мне эти списки. Точнее, я добуду их его руками. Но тогда при следующем перемещении мне придется приехать в университет, перешагнуть порог места, в которое мне меньше всего хочется возвращаться, куда я просто не могу вернуться! Я закрываю лицо руками и мотаю головой. Думай, думай, думай, как избежать поездки в университет. Не важно, что-нибудь придет на ум по ходу, может, направлю запрос по электронной почте, ну или что-то такое.
Сейчас мне нужно рассуждать логически, откинуть воспоминания и заблокировать чувства. Я начинаю крутить варианты и домыслы, словно кубик Рубика. Даже если я найду списки, если каким-то чудом выпытаю у Элизы, кто он, что я буду делать с этой информацией? Раскрытие этой тайны никак не поможет мне в поиске ответов на мои вопросы о том страшном вечере. Хорошо, допустим, что связь все-таки есть. Ему сейчас примерно за тридцать, тогда что у меня с ним могло быть общего? У меня-то никого не было, и ни с каким парнем я не общалась, а уж тем более с тридцатилетним мужчиной. Я вообще, кроме как со своими рисунками, ни с кем толком не общалась. Мои рисунки… Они… Точно, моя тетрадь с рисунками! Может, я что-то нашла или что-то увидела?
Судорожно хватаю телефон, собираясь набрать номер Ала, но зависаю в сомнении. Быстро бегу в коридор и роюсь в своей сумке. Куда я сунула эту чертову визитку?