– Что? Что ты такое говоришь? – изумился я.
– А ты как думал? Считал, что я все простил, что забыл о своем несчастном детстве? Ты был счастлив, отец, а я нет, – произнес он, кривя губы от отвращения.
– Но почему? Почему ты тогда сразу мне это не сказал? Я бы понял. Знаю, что не был тебе настоящим отцом, и еще раз прошу у тебя прощения.
– Мне не нужны твои извинения. Увы, нет. Мне они вообще ни к чему. Я хочу рассказать тебе кое-что. И хочу, чтобы остаток своих дней ты думал об этом. Винил себя, потому что во всем виноват только ты. Ты и твоя мерзкая шлюха.
– Не смей! – закричал я, вскочив на ноги. – Никогда не смей при мне говорить о ней так.
– Не нервничай, папа, вдруг тебе станет плохо и ты не узнаешь самого интересного, – мерзко ухмыльнулся он.
У меня затряслись руки и ноги, челюсть ходила ходуном. Будь я моложе и не таким дряхлым, устроил бы ему настоящую взбучку, но я еле стоял на подгибающихся ногах, а затем и вовсе рухнул обратно на лавочку.
– Ну так вот, отец. Ты создал монстра. Ты уничтожил во мне все человеческое. Но я рад этому, потому что я копия своего отца.
Я не понимал, о чем он говорит.
– Она отняла у меня детство, отняла отца и мать, она все отняла. А ты допустил это, ты согласился, ничего не сделал. И знаешь, я ненавижу женщин, ненавижу всех женщин, хоть каплю похожих на нее. До сих пор храню ее фотографию, которую ты мне когда-то показывал и забыл на моей тумбочке. Я смотрю на нее, и во мне просыпается такая ненависть, которая тебе и не снилась. И знаешь, как я с ней справляюсь?
Во рту пересохло. Все вокруг кружилось, мир разрушился до самого основания, землю под ногами сотрясали восьмибалльные толчки. Его слова били по моим напряженным перепонкам.
– Я насилую молоденьких девушек, похожих на нее, представляя, что это она. А знаешь, как это началось?
Я попытался что-то сказать или сделать, но тело отказалось меня слушаться. И он безнаказанно продолжал:
– Ты, главное, не переживай, я хочу, чтобы ты дослушал. Когда я только начал свой взрослый путь, то встретил славную девчушку. Увидев ее, я остолбенел: она была вылитая Астрид с той фотографии. Ее формы, светло-карие глаза, в которых блестело коварное восхищение, даже родинка на левой щеке. А ее губы, которые манили меня, губы, которые сделали бы все, чтобы только я предал свою жену! Она хотела, чтобы я повторил тот грех, который совершил ты. Но я сильнее тебя, отец. И сделал то, что должен был сделать ты в свое время!
Я не выдержал и, немного совладав с собой, замахнулся на него. Он был крупный, сильный мужчина, который легко и непринужденно остановил мою руку, удерживая ее на весу. Мои губы дрожали, а глаза наполнялись слезами. Я не мог поверить своим ушам. Не хотел верить своему сыну.
– Как, отец, ты мог так ошибиться? Как мог предпочесть ее моей матери? Ведь Астрид и эти создания, эти девушки, – они же одноразовые. Как одноразовые столовые приборы. Вроде ими можно есть, насаживать на пластмассовую вилку кусочек запеченной картошки, черпать пластмассовой ложкой бульон. Но вот только удовольствия абсолютно не получаешь. Никакой эстетики, никакого визуального наслаждения. Да еще и привкус чего-то синтетического и ненатурального. Поел и выкинул. Никто и никогда не выложит пластмассовые одноразовые приборы на красивый стол, застеленный дорогой скатертью, с расставленной фарфоровой посудой, и не будет ими есть рождественский ужин. На праздничный стол выкладываются серебряные приборы, которые хранятся в стеклянном серванте в красивой упаковке. И после каждого обеда их аккуратно и тщательно моют, обтирают, чистят до блеска. Они не просто созданы для еды – они созданы для наслаждения, удовольствия, для того, чтобы радовать глаз. А ты выбрал пластмассу, никчемную пластмассу, – шипел он мне в лицо.
– Да как, да как ты смеешь? Как ты можешь? Зачем? – хрипел я, пытаясь найти свой голос в нервных безостановочных всхлипах.
– Ох, отец, я использую их и выкидываю, разбиваю им жизнь, как когда-то она разбила мою. Знаешь, год назад я вышел на новый уровень. Я не хотел, но мне пришлось. И знаешь, мне понравилось.
Он с силой опустил мою руку и придвинулся еще ближе к моему лицу.
– Я убил одну девчонку, да еще подставил кое-кого. И все вышло, все срослось. Это было совершенно несложно и очень приятно. Скажу так: убил сразу трех зайцев. – И он дерзко рассмеялся, наслаждаясь своими словами. – Как тебе?
Я плюнул ему в лицо, но это был жалкий плевок, жалкая попытка от жалкого старика.
Он вновь рассмеялся мерзким, леденящим смехом чудовища.
– Это все, на что ты способен, старик? – спросил он, отпуская мою руку.