Пообщавшись с ней, я ясно осознала: появись у меня шанс поместить Элизу в клинику, я им воспользуюсь, непременно воспользуюсь. Вот только как и в какой момент, тогда даже не подозревала.
Сколько времени занимает мой путь от того страшного дома – не имеет никакого значения, я просто иду в направлении света. Глаза привыкают к солнцу, тело продолжает сопротивляться жизни, но я упорно двигаюсь вперед, точно зная, куда направляюсь. Выйдя на шоссе с указателем М63, я бреду вперед по ходу движения.
Похоже, ангелы-хранители – мои или Элизы – в этот день на нашей стороне. Пройдя пару-тройку километров, я вижу указатель на шоссе Хоуп, которое, по моим воспоминаниям, ведет как раз в тот самый пригород, где и располагается клиника. Я бреду вдоль дороги по высокой траве, дабы не нарваться на случайных прохожих. Давние раны на ногах кровоточат, спазмы истощают тело. Но я, как заведенный солдатик, продолжаю делать шаг за шагом, а когда не могу идти, то встаю на колени, окончательно скрываясь от всех за травой и кустами, и ползу дальше. Знаю: если остановлюсь, если позволю себе хотя бы минутную передышку, то сомнения прочно усядутся на мои плечи и не позволят встать, не дадут дойти до конца.
Почти стемнело, организм ослаб до предела, а отчаяние подступает под самое горло, мешая дышать. Но, повторюсь, в этот день высшие силы на нашей стороне: за поворотом показывается небольшая забегаловка, ярко подсвеченная разноцветными огнями, которые для меня блистают ярче ушедшего солнца. Я гляжу на входную дверь, понимая, что в том виде, в котором сейчас нахожусь, меня ни за что туда не пустят. Но и пройти мимо я уже не в силах. Просто стою и на расстоянии смотрю на входную дверь. Если бы я была суперчеловеком, то наверняка мои глаза источали бы красные лазерные лучи и уже давно расплавили эту непрочную пластмассово-стеклянную преграду. Тут дверь распахивается, и из нее выходят крупный парень и тощая девушка. Они громко смеются, жадно поглощая золотистый картофель. Как только они отходят от входа, парень подтягивает девушку к себе и впивается в ее блестящие от масла губы. Остатки их ужина отправляются в мусорный бак.
Как только они скрываются за углом забегаловки, непроходящее чувство лютого голода заставляет меня кинуться к мусорке. Этот эпизод навсегда сохранится в моей памяти, но сейчас нет ничего важнее выброшенной еды. Самоуважение, гордость, брезгливость да и все остальные человеческие чувства отходят на задний план, стираются необходимостью самосохранения. Достав объедки, я с жадностью истощенного шакала набрасываюсь на них. Там же находятся остатки уже негазированной, разбавленной растаявшим льдом кока-колы. Ею и завершается этот банкет, пир прилипшего к спине живота. Но организм, отвыкший от еды, не принимает мои подношения, и уже через пару минут после того, как я возвращаюсь на обочину, меня выворачивает наизнанку. Но чувство насыщения остается, и этого хватает еще на пару километров.
Когда я добираюсь до клиники, наступает ночь, небо затягивается сплошной тучей, и ни луна, ни звезды не освещают дорогу. Закрытые металлические ворота подсвечены единственным фонарем. Ноги подгибаются, и я падаю перед спасительными вратами на содранные колени. Слезы застилают глаза – ведь это шанс, тот единственный, наш общий шанс на спасение. Второго такого может не быть никогда, я вообще не уверена, что смогу еще раз проделать весь этот мучительный путь. Я хватаюсь костлявыми руками за железные прутья и с воем дикого животного принимаюсь раскачивать безликие ворота. Наверное, охранник услышал меня и увидел эту красочную картину бессилия. Потому что разум затуманивается, и я, проваливаясь в ночной мрак, чувствую, как кто-то пытается отодрать мои руки от прутьев. Я повторяю только одно: «Закройте меня, закройте, закройте!»
Глава 10