Солнце только вытаскивало свои длинные холодные руки из-под ночного одеяла и протягивало их из-за горизонта. Они были блеклыми, серовато-голубоватого оттенка, но уже могли расправить темные занавески мира, отодвинуть густую мглу, разрядить ее своими частицами. Возможно ли, чтобы у Солнца было бесчисленное количество жизней? В одной оно жарит мир на сковородке, словно яичницу, а в другой – превращается в свою противоположность и ледяным, безмолвным светом высокомерно разгоняет тьму… Сомневаюсь. Вероятно, я одна такая, кто пропускает через себя не одну жизнь и не одно воплощение. Хотя Солнцу я бы не позавидовала: не очень-то ему повезло. Оно существует без отдыха, без передышки, не останавливаясь в своем движении. Захотелось вознести нашу Землю и представить, как Солнце перекатывается пламенем вокруг нее, но это, к сожалению (или к счастью), невозможно.
Утро было бы прекрасным, если бы не перемещение в мистера Олда. И вот я вновь оказалась в доме для престарелых, лежала на прохладных чистых простынях, перебирала пальцами с больными суставами воздух и блуждала в чаще своих мыслей.
Жизнь, любая, какая она есть, – это жизнь. А вот столкнуться со смертью мне бы не хотелось. Я знала, что в настоящем своем теле уже не жилец, но ничего, совершенно ничего о своей гибели не помнила. А когда ты чего-то не помнишь – ощущение, что этого и не было вовсе. Просто разыгранный спектакль. И мне хотелось надеяться, что, когда он закончится, все его герои выйдут на сцену для финального поклона.
Тем более тогда я просто проснулась в теле Анны. Не знаю, чем она занималась на этот раз, – может, планировала новый побег или искала очередного врача, который выписал бы ей таблетки. Прошлый раз, когда я вернулась в ее тело, мне пришлось расхлебывать последствия ее буйного поведения у прославленного в нашем городе психотерапевта. Мне позвонили из больницы и предложили для урегулирования инцидента оплатить нанесенный ущерб в виде разбитой вазы и испорченного стула. Оказалось, что Анна ворвалась к врачу без очереди и потребовала немедленно принять ее, а когда ей отказали, то стала громить все вокруг. Но я винила во всем не ее, а себя. Я заняла ее место и жила вместо нее. Хотя, с другой стороны, если бы не это, где была бы я? Эгоизм и самосохранение имеют свою великую силу. Тем более что я не могу контролировать процесс. Это же означает, что моей вины в этом нет. Разве не об этом говорят все адвокаты мира?
Я старалась искать во всем плюсы и хоть какой-то смысл, как советуют просвещенные мира сего. Сейчас я хотя бы находилась в теплой чистой комнате с туалетом, не под кайфом и не в состоянии страшной болезненной ломки, не в тюрьме и могла выпить чашечку кофе и съесть очень даже вкусные оладьи с каким-нибудь сиропом.
И хорошо, что этот круг ада пока замыкался среди всего-то четверых людей, в которых я периодически попадаю. Разовое перемещение в декана не в счет. Хотя и с этими четырьмя жизнями сладить очень непросто. А что будет, если появятся новые персонажи? Страшно представить. Но у меня была цель – докопаться до сути, и я знала, чем себя занять. Я поднялась с кровати и позвонила по внутреннему телефону.
– Да, мистер Олд, – ответил мне приятный женский голос.
– Здравствуйте. Можно мне сегодня остаться в комнате? – произнесла я старческим голосом.
– Вы плохо себя чувствуете, мистер Олд? Позвать доктора?
– Нет, нет, спасибо, дорогая, я просто немного устал и хотел бы сегодня побыть у себя.
– Да, конечно, мистер Олд, скажу, чтобы вам принесли завтрак, и все-таки предупрежу доктора.
– Спасибо, милочка, – сказала я старательно нежным голосом и повесила трубку.
Я уже научилась приспосабливаться к ситуации, поэтому выработала при перемещениях ряд простых правил.
Первое: не называть окружающих по именам. Стараться обезличить беседу. В общении, к примеру, от имени мистера Олда проще использовать слова «милочка», «дорогая», «молодой человек» ну и так далее. Это позволяет как минимум не выглядеть невежей. Тем более зачастую я вообще многих вижу впервые, а вот они меня нет.