– Но как происходит выбор, в чьем теле оказаться? – спрашивает Марта.
– Если бы я знала. А еще лучше, могла бы выбирать… – мямлю я удрученно. – Просто ложусь спать и просыпаюсь другим человеком в какой-то день его жизни. Я бы очень хотела иметь контроль над тем, что происходит, но его, к сожалению, нет. Сейчас я смирилась и больше не боюсь, но в самом начале я до судорог, до безысходной паники боялась этих перемещений и пыталась бороться с ними. Пробовала снотворное, гипноз, спиритические сеансы, чтобы остановить их и просто жить в одном, пусть и чужом теле.
Марта хихикает.
– Не смешно, – с напускной суровостью возражаю я. – Ничего из этого пока не помогло. Мне нужно просто разобраться и сделать что-то. Может, мне нужно чем-то помочь тем людям, к которым я прихожу? Ладно Кир, с ним еще хоть как-то понятно: вероятнее всего, мне нужно вытащить его из тюрьмы. Как – это, конечно, вопрос сложнее. Да и зачем? Тоже вопрос.
– Как это – зачем? – спрашивает Элиза. – Может, он невиновен?
– Он виновен, – сухо и чересчур жестко отвечаю я. – Я уверена, что он виновен. И, может, не только он.
– И почему же ты так в этом уверена? – интересуется Марта.
– Я читала его записки, когда была в тюрьме. А еще пыталась выяснить о его деле: читала статьи, смотрела передачи, пыталась разузнать, что было и как. Даже зная, кто он. – Мои губы чуть сжимаются, дыхание непроизвольно учащается.
– В смысле? Не понимаю, – говорит Марта.
А Элиза внимательно вглядывается в меня. Словно знает: то, что я сейчас скажу, ей не понравится.
– Ну он… он тот… – Я начинаю часто дышать, слова никак не идут. До сих пор не могу говорить о нем спокойно, не могу простить ему то, что он сделал.
– Что он сделал, Анна? – не выдержав, спрашивает Элиза и берет мою руку в свою.
– Он убил меня… – говорю я еле слышно, и вся съеживаюсь, стискиваю губы, сжимаю руки в кулак. Я всегда так делаю, когда пытаюсь сдержать эмоции при мысли о себе настоящей.
Они обе просто смотрят на меня, а в их глазах застывают горечь и непонимание. Девушки не верят в то, что услышали.
Спустя несколько минут я могу взять себя в руки, немного отодвинув самые страшные мысли, и пытаюсь продолжить:
– На самом деле меня зовут Лина, Лина Маккольм. Это мое настоящее имя, его дали мне родители при рождении. А Кир – он сделал то, что сделал. И я не знаю, как могу помочь своему убийце и почему должна ему помогать. А может, не должна, может, наоборот, мне нужно найти его сообщника, чтобы они оба ответили за мою смерть. Возможно, именно это мое предназначение сейчас. Я так запуталась в этом лабиринте чужих жизней, что основательно потеряла дорогу к собственной.
Марта встает и наливает нам еще чая.
– Это ромашковый чай, он успокаивает, – говорит она, недолго стоит, внимательно разглядывая меня, и выходит из комнаты.
Элиза продолжает сжимать мою руку. Марта возвращается, держа запыленную бутылку с какой-то жидкостью.
– Что это? – спрашиваю я, пытаясь отвлечься.
– Это виски, старый добрый виски, который утешает и расслабляет, – отвечает Марта, отвинчивая крышку.
Элиза улыбается и качает головой.
– Это священная бутылка виски, которую мы купили после выхода из клиники на последние деньги и поклялись, что больше ни одной купюры не потратим на то, что приводит к зависимости. А эту бутылку сохраним как воспоминание о прошлом. Мы решили, что откроем ее только в самый критический момент нашей жизни. Как говорила тогда Марта, «дня за два до моей смерти я откупорю эту, мать ее, чертову бутылку виски и напьюсь до потери пульса». Помнишь, дорогая? – спрашивает она мягко Марту. – Как же я тогда смеялась над твоими выражениями!
– Конечно, я помню, – ухмыляется железная леди. – Прошло всего-то лет десять. И я не собралась помирать. Но сейчас, как по мне, самый подходящий момент, чтобы ее открыть, – произносит, улыбаясь, Марта и достает с верхней полки стаканы с толстым дном, идеально подходящие для этого крепкого напитка. Потом измельчает слипшийся лед, извлеченный откуда-то из глубин морозилки, и разливает жидкость по бокалам.
– Я не очень люблю крепкий алкоголь, – говорю я смущенно, взяв стакан в руки и рассматривая красивый янтарный оттенок.
– Мы тоже, но сейчас мы все в этом действительно нуждаемся. И ты расскажешь нам все подробности. Иначе я сойду с ума от этой чертовой непредсказуемой жизни, – говорит Марта и делает большой глоток.
Элиза следует ее примеру, морщится и тут же запихивает в себя большую ложку торта. Я делаю выдох и тоже глотаю из стакана. Прохладная и в то же время обжигающая жидкость течет внутрь, а язык дико щиплет.