В остальном дома ее детства особыми удобствами не отличались. Уокеры переезжали, но всякий раз находили жилье близ улицы Башмачников или Хай-Холборн. После Доз-корт они поселились на Дин-стрит, затем в Робингуд-корт и Харп-элли. В домах, теснившихся на узких средневековых улочках на территории приходов Сент-Брайдс и Сент-Эндрюс, отчаянно не хватало места и личного пространства. Оценка состояния жилых домов в густонаселенных районах Лондона, проведенная в 1844 году, показала, что в зданиях с дворами-колодцами, расположенных в узких переулках, – а как раз в таком доме жили Уокеры – «условия проживания хуже, чем где-либо в квартале… плохая вентиляция и антисанитария». Обычно семья жила в одной комнате. Средний размер комнаты составлял «от восьми до десяти футов в длину, восемь футов в ширину и шесть – восемь футов в высоту»[19]. Доз-корт, большой деревянный дом с оштукатуренными стенами, поделили сначала на три отдельных квартиры, затем – на отдельные комнаты, которые сдавали в аренду. В этом доме, изначально предназначенном для одной семьи, жили по меньшей мере сорок пять человек. В одной постели спала вся семья; маленьких детей укладывали на низкие самодельные кровати, которые днем задвигали под взрослую. Гостиной, столовой и гардеробной служили стол и пара стульев. Каждый угол был чем-то занят: швабрами, горшками и ведрами, мешками с луком и углем. Подобные жилищные условия вызывали тревогу общественных активистов, усматривавших в них вред морали и благопристойности честных работящих ремесленников. Родители, дети, братья, сестры и прочие родственники одевались, раздевались, мылись, совокуплялись, а то и испражнялись на глазах друг у друга, ведь отдельные уборные имелись далеко не везде. В то время как мать готовила еду, больной ребенок в двух шагах мог опорожнять желудок в ночной горшок; тут же переодевался полунагой отец или брат. Супруги делали будущих детей, лежа в одной постели с детьми уже имеющимися. Вся примитивная человеческая сущность представала как на ладони.
Дома находились в крайне плачевном состоянии. По правде говоря, платить за такое жилье даже четыре шиллинга в неделю было жалко. Крошащиеся стены, пятна сырости, закопченные дочерна потолки с отслаивающейся штукатуркой, прогнившие половицы, разбитые или плохо пригнанные стекла и дыры, сквозь которые проникали дождь и ветер, – все это было обычным делом. Попав в забившийся дымоход, дым возвращался обратно в комнату и провоцировал целый букет респираторных заболеваний. Состояние коридоров и лестниц также оставляло желать лучшего: порой они представляли опасность для обитателей дома. В одном из таких домов, по рассказам современников, на лестнице «отвалились перила», да и ступеньки изрядно пострадали: «одну из них проломил чей-то тяжелый ботинок, и в любой момент… вся конструкция могла обвалиться и обрушиться с грохотом»[20].
Вместе с тем у обитателей этих домов имелись более насущные проблемы, чем теснота и ветхость зданий, а именно: дефицит чистой воды, отсутствие системы слива нечистот и нехватка свежего воздуха. Больше всего страдали маленькие городские «корты» – дома с дворами-колодцами, поделенные на множество квартир и комнат. Здесь на несколько семей мог приходиться лишь один источник воды. Почти все емкости, в которых хранились запасы воды, были покрыты «грязным налетом на поверхности». Иногда жителям приходилось использовать для приготовления еды и мытья стоячую воду из луж и прудов, распространявших невыносимое зловоние в жару. Сточные колодцы во многих домах отсутствовали, и содержимое ночных горшков «текло по дворам и улицам и так там и оставалось, пока дождь не смывал потеки в сточную канаву»[21]. Неудивительно, что вспышки холеры, тифа и всевозможных «лихорадок» (общее название, которым санитарные инспекторы описывали самые разные болезни) случались здесь часто и уносили множество жизней, особенно в теплые месяцы.
19
Первый отчет Комиссии о расследовании состояния крупных городов и густонаселенных районов (First Report of the Commissioners for Inquiring into the State of Large Towns and Populous Districts), том 1 (Лондон, 1844), с. 111–113.