— Разве Роберто вам не сказал? — невинно удивилась Инид. — Я забрала их вчера днем.
Филипп взглянул на Минди, но промолчал. Он смутно помнил, кто она такая и что ее муж писатель, но, не зная членов семьи Гуч лично, никогда не здоровался с ними. Как часто бывает в таких случаях, Минди с Джеймсом решили, что Окленд — заносчивый и надменный тип, слишком пафосный, чтобы почеловечески здороваться, и не преминули записать его в заклятые враги.
— Вы Филипп Окленд, — отчеканила Минди, подавляя искушение вцепиться известному сценаристу в физиономию, но не желая опускаться до его уровня.
— Да, — кивнул он.
— Меня зовут Минди Гуч. Вам известно, кто я, Филипп. Я живу здесь с моим мужем, Джеймсом Гучем. У вас с ним один издатель, между прочим, — Редмон Ричардли!
— А, да, да, — согласился Филипп. — Я и не знал.
— Ну, зато теперь вы все знаете, поэтому в следующий раз потрудитесь здороваться при встрече.
— А что, я не здороваюсь? — удивился Филипп.
— Нет, — отрезала Минди.
— Квартира просто изумительная, — вмешалась Бренда, желая немного охладить перепалку воюющих соседей. Разумеется, когда на кону такая жемчужина, не избежать множества мелких стычек.
Вчетвером они поднялись по лестнице на верхний этаж, превращенный в бальный зал с купольным потолком шестнадцати футов высотой и огромным мраморным камином у дальней стены. Сердце Минди забилось быстрее. Она всегда мечтала жить в такой квартире, в похожей комнате, в настоящем замке на неприступной скале с панорамным, на триста шестьдесят градусов, видом на Манхэттен. Было удивительно светло. Каждый ньюйоркец мечтает о свете в доме, и лишь немногим выпадает такая удача. Живи она здесь, а не в полуподвальной кроличьей норе, может, и узнала бы, что такое счастье…
— Я тут думала, — подала голос Инид. — Может, разделить квартиру и продать поэтажно?
Да, готова была согласиться Минди, может, они с Джеймсом наберут денег на верхний этаж?
— Для этого потребуется специальный кворум домового комитета, — напомнила она.
— И сколько времени это займет? — спросила Бренда.
Минди взглянула на Инид:
— Ну, все зависит от того, как пойдет дело.
— Боюсь, это неудачная идея, — вмешалась Бренда. — Подобную квартиру еще никогда не продавали на Манхэттене, тем более в этом районе. Триплекс уникален, его нужно занести в Национальный реестр исторических мест…
— Здание давно там числится, но только его экстерьер. А квартиры туда не входят. Жильцы имеют право поступать с ними по своему усмотрению, — сказала Инид.
— Очень жаль, — сказала Бренда. — Если квартира занесена в Национальный реестр, это привлекает приличных людей, способных ценить красоту и историю. Тогда хозяева уже не могут сбивать декоративную лепнину, например.
— Мы не собираемся превращать наш дом в музей, — возразила Минди.
— Сколько примерно стоит эта квартира? — спросила Инид.
— По моей оценке, триплекс можно продать миллионов за двадцать. Если вы разделите квартиру, то сильно потеряете в деньгах: каждый этаж оценят в сумму не более трех с половиной миллионов.
Минди вернулась к себе, опьянев от волнения. Неподвижный воздух квартиры показался ей спертым, удушающим. Летом в погожие дни, когда солнце поднималось достаточно высоко, узкие полосы света просачивались в дальние комнаты, выходившие в выложенный бетонной плиткой маленький внутренний дворик шириной восемь футов. Они с Джеймсом давно подумывали облагородить патио, но дальше планов дело не шло: любая переделка требовала не только одобрения домового комитета, что не представляло особой проблемы, но и материалов, рабочих, а вешать себе на шею еще и ремонт в дополнение к повседневным обязанностям Минди сочла непосильным. Поэтому за десять лет, которые они здесь прожили, дворик не изменился — все тот же потрескавшийся бетонный квадрат с проросшими коегде пучками жесткой травы; картину довершали маленький мангал и три складных стула.
У себя в кабинете Минди отыскала последнюю выписку с банковского счета и прикинула сумму семейных накоплений: на сберегательном счете у них двести пятьдесят семь тысяч, на пенсионном — сорок, тридцать на чековом счете и около десяти тысяч в акциях. Когдато Джеймс хотел вложить деньги в фондовый рынок, но Минди сказала: «Я что, похожа на идиотку, швыряющуюся деньгами? Фондовая биржа — это легализованная азартная игра, а ты знаешь мое отношение к азартным играм — к лото, например». Итак, получилось около семисот тысяч долларов. Да, это больше, чем у многих других американцев, но в мире, где вращались Гучи, это были жалкие крохи. Частная школа для Сэма стоила тридцать пять тысяч в год, колледж обойдется минимум в полтораста. Правда, их полуподвальная квартира, купленная по частям во время падения цен на недвижимость в середине девяностых, стоила теперь по меньшей мере миллион, но для покупки пентхауса попрежнему не хватало полутора миллионов долларов.