– Кэрри Брэдшоу жила в Уэст-Виллидже, – сказала она.
– А-а... – поняла Бренда. – В этом здании есть еще одна квартира. Пожалуй, как раз то, что вы ищете, только она намного дороже.
– Сколько? – обреченно спросил Сим.
– Шесть тысяч в месяц.
Сим Фэбрикан плохо спал той ночью. Таких беспокойных снов он не видел много лет, с тех пор как взял ипотеку на дом в Виндзор-Пайнсе за восемьсот тысяч долларов. Битель убедила его, что это делается ради будущего семьи в условиях ожесточенной конкуренции в мире, где фасад не менее важен, чем сущность. Вернее, где фасад и есть сущность. Мысль о таком чудовищном долге бросала Сима в пот, но он никогда не делился переживаниями с женой и дочерью.
Сейчас, лежа рядом с крепко спящей супругой на широкой кровати с крахмальными простынями, Сим напоминал себе, что весь мир – вернее, весь мир приличных, преуспевающих и честных людей – вертится благодаря страху. Даже его самого подгоняет страх – он боялся терактов, стрельбы в школах, съехавших с катушек маньяков. Сим был, что называется, технарем и последние три года занимался разработкой системы раннего предупреждения людей об опасности через эсэмэс-сообщения, чтобы они вовремя могли изменить свой маршрут и избежать риска. Но порой ему приходило в голову, что глобальный ужас лишь маскируют страхи помельче, от которых всю жизнь убегают отдельные индивидуумы: боязнь не потянуть, отстать от других, не реализовать свой потенциал или талант. В конце концов, каждый мечтает о счастливой беззаботной жизни, полной приятных и удивительных событий, где нет места страданиям и смерти в результате нелепой случайности, а главное – о жизни, где сбываются мечты.
Поэтому, как с горечью понял Сим, ему придется снова рефинансировать ипотеку, чтобы дочка не ютилась в Большом Яблоке как червяк. Сим не мог взять в толк, откуда взялась эта мечта о роскошной жизни, что именно Лола хочет найти в Нью-Йорке и почему это для нее так важно, но он знал: если сейчас проявить прижимистость и осмотрительность, остаток дней несчастная дочь будет терзаться мыслями «Что, если бы?..» и «Вот если бы...», а то и «Неужели я достойна только этого?».
Глава 3
– Это я, твой гениальный племянник, – шутливо сказал Филипп, постучав утром в дверь Инид.
– Ты как раз вовремя, – отозвалась она, звеня связкой ключей. – Знаешь, что это такое? Ключи от триплекса миссис Хотон.
– Тебе их отдали? – удивился Филипп.
– Как почетный президент домового комитета в отставке, я имею некоторые привилегии.
– Значит, детки все же решили продать?..
– И как можно быстрее – они считают, что цены на недвижимость будут падать. Внуки поднялись наверх, открыли квартиру бабки и пришли в ужас от ситцевой оргии в цветочек. «Стиль светской дамы, около 1983 года», – усмехнулась Инид.
– Ты давно там не была? – спросил он.
– Да я вообще туда поднималась всего пару раз. Луиза в последние годы не любила гостей.
В дверь поскреблись – вошли Минди Гуч и риелтор Бренда Лиш.
– Ого, – сказала Минди, пристально глядя на Филиппа и Инид. – Да тут народу прямо как на вокзале.
– Здравствуй, дорогая Минди, – поприветствовала соседку Инид.
– Здравствуйте, – холодно ответила Минди. – Стало быть, ключи у вас?
– Разве Роберто вам не сказал? – невинно удивилась Инид. – Я забрала их вчера днем.
Филипп взглянул на Минди, но промолчал. Он смутно помнил, кто она такая и что ее муж писатель, но, не зная членов семьи Гуч лично, никогда не здоровался с ними. Как часто бывает в таких случаях, Минди с Джеймсом решили, что Окленд – заносчивый и надменный тип, слишком пафосный, чтобы по-человечески здороваться, и не преминули записать его в заклятые враги.
– Вы Филипп Окленд, – отчеканила Минди, подавляя искушение вцепиться известному сценаристу в физиономию, но не желая опускаться до его уровня.
– Да, – кивнул он.
– Меня зовут Минди Гуч. Вам известно, кто я, Филипп. Я живу здесь с моим мужем, Джеймсом Гучем. У вас с ним один издатель, между прочим, – Редмон Ричардли!
– А, да, да, – согласился Филипп. – Я и не знал.
– Ну, зато теперь вы все знаете, поэтому в следующий раз потрудитесь здороваться при встрече.
– А что, я не здороваюсь? – удивился Филипп.
– Нет, – отрезала Минди.
– Квартира просто изумительная, – вмешалась Бренда, желая немного охладить перепалку воюющих соседей. Разумеется, когда на кону такая жемчужина, не избежать множества мелких стычек.
Вчетвером они поднялись по лестнице на верхний этаж, превращенный в бальный зал с купольным потолком шестнадцати футов высотой и огромным мраморным камином у дальней стены. Сердце Минди забилось быстрее. Она всегда мечтала жить в такой квартире, в похожей комнате, в настоящем замке на неприступной скале с панорамным, на триста шестьдесят градусов, видом на Манхэттен. Было удивительно светло. Каждый ньюйоркец мечтает о свете в доме, и лишь немногим выпадает такая удача. Живи она здесь, а не в полуподвальной кроличьей норе, может, и узнала бы, что такое счастье...
– Я тут думала, – подала голос Инид. – Может, разделить квартиру и продать поэтажно?
Да, готова была согласиться Минди, может, они с Джеймсом наберут денег на верхний этаж?
– Для этого потребуется специальный кворум домового комитета, – напомнила она.
– И сколько времени это займет? – спросила Бренда.
Минди взглянула на Инид:
– Ну, все зависит от того, как пойдет дело.
– Боюсь, это неудачная идея, – вмешалась Бренда. – Подобную квартиру еще никогда не продавали на Манхэттене, тем более в этом районе. Триплекс уникален, его нужно занести в Национальный реестр исторических мест...
– Здание давно там числится, но только его экстерьер. А квартиры туда не входят. Жильцы имеют право поступать с ними по своему усмотрению, – сказала Инид.
– Очень жаль, – сказала Бренда. – Если квартира занесена в Национальный реестр, это привлекает приличных людей, способных ценить красоту и историю. Тогда хозяева уже не могут сбивать декоративную лепнину, например.
– Мы не собираемся превращать наш дом в музей, – возразила Минди.
– Сколько примерно стоит эта квартира? – спросила Инид.
– По моей оценке, триплекс можно продать миллионов за двадцать. Если вы разделите квартиру, то сильно потеряете в деньгах: каждый этаж оценят в сумму не более трех с половиной миллионов.
Минди вернулась к себе, опьянев от волнения. Неподвижный воздух квартиры показался ей спертым, удушающим. Летом в погожие дни, когда солнце поднималось достаточно высоко, узкие полосы света просачивались в дальние комнаты, выходившие в выложенный бетонной плиткой маленький внутренний дворик шириной восемь футов. Они с Джеймсом давно подумывали облагородить патио, но дальше планов дело не шло: любая переделка требовала не только одобрения домового комитета, что не представляло особой проблемы, но и материалов, рабочих, а вешать себе на шею еще и ремонт в дополнение к повседневным обязанностям Минди сочла непосильным. Поэтому за десять лет, которые они здесь прожили, дворик не изменился – все тот же потрескавшийся бетонный квадрат с проросшими кое-где пучками жесткой травы; картину довершали маленький мангал и три складных стула.
У себя в кабинете Минди отыскала последнюю выписку с банковского счета и прикинула сумму семейных накоплений: на сберегательном счете у них двести пятьдесят семь тысяч, на пенсионном – сорок, тридцать на чековом счете и около десяти тысяч в акциях. Когда-то Джеймс хотел вложить деньги в фондовый рынок, но Минди сказала: «Я что, похожа на идиотку, швыряющуюся деньгами? Фондовая биржа – это легализованная азартная игра, а ты знаешь мое отношение к азартным играм – к лото, например». Итак, получилось около семисот тысяч долларов. Да, это больше, чем у многих других американцев, но в мире, где вращались Гучи, это были жалкие крохи. Частная школа для Сэма стоила тридцать пять тысяч в год, колледж обойдется минимум в полтораста. Правда, их полуподвальная квартира, купленная по частям во время падения цен на недвижимость в середине девяностых, стоила теперь по меньшей мере миллион, но для покупки пентхауса по-прежнему не хватало полутора миллионов долларов.