— Полгода жить в сарае — это что, нормально?.. Воду возить в кадушке — нормально?.. А Тома как? Хиханьки да хаханьки одни! Нашелся перовский мальчишка!
— А что это за перовский мальчишка? — спросил Антон.
— Помнишь, недавно, кажется, в «Огоньке» была картина. — Отец откинулся на спинку кресла и стал сразу моложе — лысина исчезла. — Двое мальчишек и девчонка тянут бочку. «Тройка» называется.
— Постойте-ка! — Антон поставил недопитый чай на стол и убежал в свою комнату.
Он вроде бы все знал о брате: и что тот работает мастером на бетонном заводе и делает какие-то балки, плиты, колонны, и что купил мотоцикл, и что женился на студентке, которая работает оператором на их же заводе, и что поселились они во времянке — вроде бы все знал Антон, но чувствовал, что в жизни брата полно еще чего-то такого…
«Это будет здорово — катануть в Братск!.. По радио вон только и слышно: Братск да Братск. Даже пацаны спрашивают, не прислал ли брат медвежью шкуру. А я и ухом не веду, растяпа!» — думал Антон, чувствуя, как эта идея все сильней и сильней забирает его, оттесняя все прочие задумки, сделанные на лето.
Найдя журнал, он вырвал репродукцию картины и бегом вернулся в гостиную.
— Вот! — воскликнул Антон.
И положил лист на столик. Все стали рассматривать обледенелую бочку, накрытую рогожиной, которую задирал ветер, еле видимых за метелью ворон, облепленную снегом стену, с которой срывались белесые вихри, и ребячьи, измученные лица. Даже у собаки был жалкий вид.
— М-да, — протянул Николай Захарович. — Вряд ли думал Перов, что его герои вдруг оживут почти через сто лет. И в связи с чем? В связи с Братской ГЭС.
— Так мы едем летом? — спросил Антон. — Чего вы молчите?.. Мам, едем?
— До лета нужно дожить, — ответила Зинаида Павловна.
— То есть как дожить… А что с нами случится?
Антона смутило это отмалчивание родителей. Он посмотрел на них и вдруг всем своим нутром понял — не отпустят… Полторы тысячи километров, огромная стройка — не отпустят! Не отпустили же в лыжный поход, когда узнали, что ночевать придется в лесу, в палатке. И как осенью не отпустили за грибами — лил дождь… «Надо срочно выманить обещание, пока они толком не задумались, — мелькнуло в голове. — А пообещав, они не отступятся, они такие!»
— Мам, так как, еду я к Лене? — решительно спросил он.
— Об этом еще рано говорить.
— Да как же рано!.. Осталось каких-то полторы четверти!
— Вот именно — полторы четверти. И тебе нужно их закончить, а нам — проверить твой табель, — сказала Зинаида Павловна, вздохнув, и Антон понял, что она думает о чем-то другом.
— Табель у меня будет — во! Обещаю!.. А ты обещай, что я поеду, если табель будет — во… Обещаешь?
— Помолчим пока об этом, сынок. У нас есть время подумать. А теперь давайте-ка ужинать. — И мать включила большой свет.
— Пап! — Антон обернулся к отцу. — Ну чего тут думать?
— Действительно, чего тут голову ломать? Сядь-ка лучше да сыграй что-нибудь этакое… под настроение.
— Я сыграю все, что угодно, только давайте договоримся.
— Не торгуйся, не будь купцом, ты же музыкант, как ты говоришь… Давай что-нибудь из «Времен года», а договоримся потом.
— Знаю я ваше «потом» — не пустите, — сказал Антон, в последней надежде глядя на отца и мать — не добавят ли они чего определенно-утешительного.
Но родители молчали.
Антон сел и раскрыл пианино, На миг задержав расслабленные кисти над клавишами, он с силой бросил их и бунтарски заиграл спиричуэл «Когда святые идут в рай», моментально вспомнив девчонку в голубом и снегопад, который, может быть, все еще продолжается.
— Нет, нет, отставить! — крикнул Николай Захарович. — Отставить эти коленца! Ты вот что сыграй, — и отец протянул Антону картину. — Вот по этим «нотам»… Что-нибудь попечальней. Да ведь, Зина?
Беря «Тройку», Антон чуть было снова не заговорил о поездке, но почувствовал, что лучше в самом деле сыграть что-нибудь попечальнее, пусть родители взгрустнут, а там, глядишь, и подобреют.
Антон поставил картину на пюпитр и, несколько секунд подумав, заиграл «Осеннюю песню». Он смотрел на ребячьи лица, и ему казалось, что это о них рассказывают эти печальные звуки. «У Лени, конечно, не такая физиономия, когда он тащит кадушку, нет. Пусть даже ветер навстречу — не такая!.. И не хотят меня отпустить! Пусть за полторы тысячи километров, пусть в неизвестность! Я все равно поеду!»
Глава вторая, в которой Антон превращается в дядю и покидает отчий дом