За этими четырьмя словами Антон чувствовал сердитость матери, даже представил, как она писала на бланке, поджав губы и вычеркивая лишнее, чтобы получилось короче и строже. И ему стало неловко.
Его слегка знобило. Позавчера они с Гошкой ночевали в лесу, на «базе». Салабон, закутавшись в какую-то дерюгу, улегся под кусты, в сырость, и ничего с ним не сталось, а Антон хоть и спал в кабине и на телогрейке, а застудился. И теперь он пил стакан за стаканом крепкий чай с малиновым вареньем. На Антоне был черный шерстяной свитер Леонида с широким, как у водолазного костюма, воротом, и, чтобы согреть горло, Антон сзади излишек зажал прищепкой. Казалось, что он висел на невидимой бельевой веревке.
Леонид работал в первую смену. За Томой неожиданно приехала легковая машина из горкома комсомола, и ее увезли встречать кубинскую делегацию, в которой заболела переводчица. Падунский Геракл спал на улице, в своей ванне, которую нужно было время от времени отодвигать в тень.
Антон налил горячего чая, бухнул в него варенье, отпил, взял ручку и уверенно начал: «Здравствуйте, мама и папа…»
Дальше не получалось. Антон испортил один лист, второй, полез в стол за третьим и вдруг спохватился — не жарит ли племянника солнце и не задохнулся ли он уже под марлевой накидкой. Антон выскочил на ступеньки. Нет, ванна была еще в тени, но Антон подвинул ее подальше, на всякий случай. И неожиданно ноги Сани шевельнулись и приподнялись. Антон заглянул под марлю — племянник не спал. Это не предвещало ничего хорошего.
— Ты чего, пельмень? Замерз?
И он осторожно, точно к мыльному пузырю, прикоснулся к Саниному носу. Нос показался ему таким холодным, что Антон присвистнул, ухватил ванну за ручку и поволок к крыльцу, только гравий зашуршал. Там он сгреб ванну в охапку, поставил сперва на верхнюю ступеньку, а потом и на порог.
— Вот так. Только не орать, а то дядя тоже заорет. Мама вот-вот вернется, так что терпи…
И сел за стол.
«Здравствуйте, мама и папа!..» И начать надо прямо с мотоцикла, как он гонять на нем научился, как он в ветровых очках и клешневатых крагам по локоть метеоритом проносится мимо милиционеров, и те даже не признают в нем пацана — просто низкорослый мужичок. А этот мужичок дней десять возил раненого брата на работу. Ну, может быть, о ране не стоит упоминать, но о работе… Только о вибраторе, этой двухметровой змее с железной головой, можно целое сочинение накатать. Леня как-то заметил, что в отличие от Земли, которая, как известно, держится на трех китах, железобетон держится на одном ките — на вибраторе. Возьмешь его — руки дрожат, мозги дрожат. Сунешь в мертвую кучу бетона — бетон сразу оживает, пузырится и плотно растекается по форме. Антон теперь все знает об этом деле — работал, не стенгазеты рисовал, не аккомпанировал лохматому горлодеру из 9-го «А» Эдику Болтовскому, не металлолом собирал, а вкалывал по-настоящему!..
— ¡Buenos dias! — раздался позади надтреснутый Светин голос. — Сашок не спит?.. У-у, нет! Вот хорошо! Я ему морковку принесла. Сашок, хочешь морковки?
— Он не будет, Света.
— Будет. Морковку все едят. — И она сунула Сане в рот маленький красный огрызок. Геракл стал сосать. — Видишь? Даже глаза закрыл.
— Значит, проголодался. Сейчас я молоко разогрею.
Саня тут же вытолкнул морковку языком, завертел головой, закряхтел и опять начал поднимать ноги.
— Сейчас, сейчас… Вот она, новая эра!
— Вы его на семена оставьте, раз он кричит, — посоветовала Света.
— Как это — на семена?
— Как! Посадите в грядку, и пусть другие ребятишки растут.
— Ах, вот как! Ну, об этом ты с тетей Томой и дядей Леней толкуй — они хозяева. А ну, пельмень, держи. — Антон как воронку воткнул в Санины губы соску с широким раструбом и стал ложкой наливать в нее молоко. Соска задергалась, и молоко пошло на убыль.
С улицы донесся женский крик:
— Све-етка-а!.. Куда тебя холера унесла с ключом, телка ты этакая?..
— Ой, меня! — встрепенулась Света и, ухвативши ключ, как всегда болтавшийся на шее, побежала. Ей, видно, влетало дома — не раз она появлялась у Зориных заплаканной, но никогда не жаловалась.
Тома пришла, когда Антон кончал кормление. Запыхавшаяся и раскрасневшаяся, она благодарно чмокнула его в щеку, взяла Саню к себе и стала торопливо рассказывать, что досыта наболталась по-испански и вообще проветрилась мировецки.
Смущенный Антон выдернул с полки книгу и с незаконченным письмом отправился на штабель. Тянул ветерок. Мошки не было. Да и без ветерка, в свои самые разбойничьи часы мошка мало промышляла во дворе Зориных — что-то ей тут не нравилось.