— Леня вернулся?
— Нет еще, но вот-вот вернется. Спи. — Она еще раз коснулась лба Антона и вышла, прежде чем он успел еще что-то спросить. Что именно, он не знал, но непременно хотел спросить — чтобы удержать ее на лишнюю минуту.
Антону, кажется, стало грустно, но тут промелькнула мысль, что ведь можно еще раз простонать, и она снова придет, и снова будет искать жар у его сердца… Он повернулся на бок, и новая мысль вспыхнула в голове; «Надо как-нибудь случайно узнать у Лени, понравился ли я ей?..»
По чердаку продолжала шататься кошка. «Выйти бы да пугнуть», — подумал Антон, засыпая.
Глава четырнадцатая, где в недостроенном доме играет музыка
Антон проснулся и увидел, что перед ним на краешке табуретки, сдвинув чистые простыни, сидит Салабон и гвоздем прочищает ногти. Должно быть, почувствовав взгляд, Гошка поднял голову.
— Наконец-то. Хотел тебя водой окатить, да пожалел.
— Спасибочки. Меня вчера наокатывало до тошноты. Сколько суток я проспал?
— Полжизни. Уже девять часов.
— О-о, рано. Я еще всхрапну. — Антон зевнул и повернулся на другой бок, но Салабон сдернул с него одеяло. Антон сел, опустил ноги и, глянув на улицу, сощурился — двор искрился. — Ну, как прошла твоя ночь?.. Мокренький, вижу. Протекает «Птерикс»?
— Нет, это я вымок, пока сквозь лес пробирался, а спал — во!.. Хочешь, Тамтам, я тебя обрадую? Смотри, что я вчера нашел в вертолете. — И Салабон протянул Антону какие-то бумажки.
— Фантики, — сказал Антон. — То есть как фантики?
— А вот так! Кто-то конфеты жрал в нашем «Птериксе».
— Карамель цитрусовая. Странно… Всего два фантика?
— Мало? — язвительно спросил Гошка. — Подожди, еще будет. Гады, пронюхали все же!.. Я так и знал, что пронюхают!
— Э-э, послушай! — вдруг воскликнул Антон. — Это же Тома вчера покупала цитрусовую карамель.
— Ну и что! Тома поперлась бы к черту на кулички конфеты сосать?.. Ха!
— Да нет же. Это я с собой прихватывал! — Антон хоть и не помнил, чтобы он с собой брал конфеты, но тут явно получалось, что он брал. Не ахти какая важная это штука, чтобы помнить о ней — две конфеты.
— A-а, ну тогда другое дело, — радостно проговорил Салабон. — Тогда все нормально. А я уж тут целую систему продумал, как этого конфетника сцапать.
И оба рассмеялись, но Антон вдруг приставил палец к губам и кивнул на стенку: мол, чш-ш — там еще спят.
— Слушай ты, арматурщик, — сердито прошептал он, — из-за тебя мы вчера чуть не испортили ригель, чуть первобытное бревно не отлили.
— Из-за меня?
— Конечно. Ты же в каркасе закладушку пропустил!
— Да я его и в глаза не видел, этот каркас. Я у станка просидел.
— Все равно. Раз ты арматурщик, значит, отвечаешь за всех арматурщиков. Сам же говорил: наш брат! наш брат!
— Так это вообще.
— Вообще! Из-за этого «вообще» Лене пришлось ночью на полигон топать. Конечно, и мы с Иваном прошляпили, но вы…
— Да-а, за нами только смотри да смотри, — весело согласился Салабон. — Закладушки пропускать мы мастера… А что, Леонид Николаевич поставил ее? — вдруг сразу озабоченным топом спросил он.
— Не знаю. Я его еще не видел… А тут еще с мотоциклом. — И Антон рассказал про ночное злоключение.
— Мда-а, — протянул Гошка. — Ну, хоп, одевайся, Тамтам. — Салабон смял фантики и выкинул их в дверь. — Значит, ты втихаря конфеты лопал?.. Я тесал винт, меня жрала мошка, а ты жрал конфеты в кабине?
Антон с улыбкой растерянно пожал плечами, пытаясь вспомнить, как же он все-таки взял и как съел эти несчастные конфеты, и почему только две, а не горсть, как он обычно делал, если уж добирался до конфет, но ничего не смог припомнить — видимо, ночной кошмар все перевернул в голове.
Ребята выскочили во двор.
С Ангары натянуло столько тумана, что он, расползшись белыми языками по балкам, переполнил их и, сомкнувшись в одну клубящуюся волну, сквозь лес двинулся на поселок, приглушая солнце.
Антон замер — он никогда еще не видел такого обильного тумана. Это был прямо туманный потоп. Плотный и тяжелый, могущий, казалось, посдирать крыши и поопрокидывать заборы, он натекал, однако, странно бесшумно и вблизи превращался в ничто — просто мириады водяных пылинок, заметных лишь против солнца, стремительно проносились мимо да лицо обдавало сырым холодом.