— Ничего. — Он отвел глаза.
Салабон нажимал коленями на покрышку, Леонид монтировками заправлял ее за обод, осторожно, чтобы не прищемить камеру.
— Ну-ка, родная, давай, дава-ай!.. Оп! — приговаривал он. — Покрышка с хлопком скользнула на место. Леонид довольно крякнул, выпрямился и тыльной стороной ладони стер со лба грязь, а на щеках струйки пота образовали промоины. — Ну, доканчивайте, pescadores.
Пока он, раздевшись по пояс, хлюпался под краном, мальчишки накачали и поставили колесо.
Салабон шепнул:
— Сегодня к «Птериксу» не ходи, а завтра утром жду… А этого Монгольфье, — Гошка похлопал по карману, где лежало письмо, — я изрешечу все равно.
— Зря.
— Я знаю, что делаю. Ну, хоп! Отдыхай! — И он бодро похлопал Антона по плечу.
И когда уже отъезжали, крикнул с улицы:
— Я буду дома ночевать!
И треск мотоцикла растаял за верхними домами. А от нижних домов в это время, словно дождавшись, наконец, тишины, докатились волна мальчишеского крика и свиста и пронзительный собачий визг.
Наступил самый страшный момент — Антон остался наедине с Томой. «Слышала ока или нет?» На пороге сидел медвежонок в красной косоворотке с кушаком и в синих атласных шароварах — истинный плясун из художественной самодеятельности, плясал, плясал и присел отдохнуть. «Надо спросить!» — решил Антон, посмотрел на Тому и сказал:
— Спать, кажется, хочу.
— Господи, так ложись.
— Да, наверно, лягу… Я ночью ничего, не бредил? Не слышно было?.. А то что-то такое осталось в голове.
— Да нет, вроде тихо было.
— Тогда хорошо… И утром рано встали. Не разбудили тебя шумом?
— Нет. Саня всю ночь возился и только под утро утих. Ну и я с ним.
— А-а, — обрадованно протянул Антон. — А мы тут, как дураки, галдели.
Антон хотел сказать ей, чтобы она сняла белую кофту, а то ее обляпает чешуей, но тут за воротами послышался плач, и, протирая глаза обеими руками, во двор вошла Света, обливаясь горькими слезами. Ключ на ее шее болтался из стороны в сторону.
— Света! — крикнула Тома, вскакивая и подбегая к девочке. — Что случилось, Светик?
Превозмогая рыдания и рукой показывая куда-то за спину, Света проговорила, заикаясь:
— Мальчишки… Тигру… привязали к катушке… и пустили с горки… Тигра блюет, а они хотят… ее опять… привязать.
— Кого привязать? — не поняла Тома.
— Тигру… Она умрет…
— Тигру?..
— Это Валька Подкашин… их подговорил.
Тома, словно за разъяснением, обернулась к Антону, но тут из дома донеслись Санины «уа-уй», и она кинулась в избу.
— А ну-ка пошли, — сказал вдруг Антон, скидывая куртку, в которой давно уже было жарко. — Сколько их там?
— Пять человек.
— Пошли.
Мрачно перекосив брови, оттянув книзу штаны сунутыми в карманы и выпрямленными, как палки, руками, отчего плечи выперлись вперед и вся фигура ссутулилась, Антон следовал за Светой — хулиган хулиганом, как ему казалось, и думал, что хватит избегать потасовок, что он всю жизнь избегал их, может быть, потому, что и без него всегда было кому схлестнуться, а тут он один, и он покажет сейчас, как звенят его «музыкальные» кулаки.
Антон так настроил себя, что когда повернули за последний дом и увидели, что на лугу, где должна была быть толпа противников, никого нет, остановился растерянно, точно не туда попал. Лежала посреди склона катушка, сидела неподалеку Тигра с виноватым видом: мол, видите, что из-за меня получилось, и больше никого не было.
— Убежали, — всхлипнув последний раз, сказала Света. — Я им наврала, что папка придет, он со второй смены, и мама тоже. Тигра! Тигранька! — И она поспешила к собаке.
Антон продолжал озираться.
Энергия, возникшая в нем, не исчезла, а усталость придала ей нетерпеливость. Думая, что» мальчишки не панически бежали, а спрятались где-то поблизости и наверняка наблюдают за ним, Антон подошел к катушке, вдруг поставил ее и с трудом покатил наверх, к дороге. Там он подсунул под нее кирпич, выдернул из штанов ремень, обхватил петлей ноги, лег животом на сердечник и попросил Свету дать ему конец ремня, которым плотно притянулся, свернув колени в сторону.
— Убери кирпич, — хрипло выдавил он и быстро, словно боясь передумать, добавил: — Скорей!
Света, которую и саму не раз упрашивали прокатиться на бобине, суля всякие сказочные видения, привыкла к этим мальчишеским фокусам и тотчас выдернула кирпич.
Земля тронулась и медленно повалилась Антону на голову, проехала по спине, швырнула в небо, прижала к себе опять и опять оттолкнула — она, казалось, играла им, как шариком на резиновом шнурке. Затем все смешалось, глаза сами закрылись, и началось что-то невообразимое… Наверное, себя так чувствует полотенце, брошенное в стиральную машину. Только одно ощущение вспоминалось потом Антону — будто его выжимали, сдавив грудную клетку, так что невозможно было дышать, и удивлялся, как это он не выпустил ремень — тогда бы ничего не пришлось вспоминать.