«Хорошая песня… Может быть, пойти подыграть, пока старик тут у костра?» — подумал Антон. Тома шевелила пальцами в его волосах, и он боялся двинуть головой, чтобы не спугнуть ее руку.
А хор пел дальше:
Было как в лесу, и если слегка прищурить глаза, то людские фигуры в пляшущих отсветах огня вполне молено было принять за деревья.
Искры рвались к небу, мечась между Большой Медведицей и Кассиопеей. Одни скоро гасли, другие уносились так высоко, что превращались, казалось, в звезды.
Глава двадцать вторая, в которой Антон покидает Братск
Жгли старый Братск, к которому уже подкатывало море, и одновременно выжигали ложе водохранилища, расширяя его — море все поднималось и поднималось. Горьковато-прелый, ничем не перебиваемый запах гари цепко держался в воздухе, пропитывая одежду, постель, хлеб. Днями дым рассеивался, вечерами же он низом-низом опять натягивался из леса, окутывая поселок серой удушливой пеленой — казалось, что за холмами кадила какая-то гигантская мошкодавка.
Одним таким вечером Антон покидал Братск.
Тома, Света и Антон сидели на ступеньках, ожидая Леонида, который первым рейсом умчал на вокзал Гошку, решившего проститься с другом прямо у поезда, с глазу на глаз. Тома только что накормила Саню и отнесла его в ванну. Антон напоследок легонько дунул племяннику в лицо, и тот порывисто вздохнул.
Тощий рюкзак лежал у ног Антона. Молчали, обо всем уже переговорив. Остались самые главные прощальные слова, говорить которые было еще рано. Света, что-то намурлыкивая, скребла царапину на ладони. Антон смотрел на девочку и уголком глаза видел Тому в белой кофте, в той, в которой она однажды чистила рыбу. Втроем хорошо было молчать, а уйди Света — и молчание стало бы неудобным.
— Да-а, — вдруг сказал Антон, — я тебе куклу вышлю, вот что, раз ты ничего не хочешь.
— Куклу?.. Не надо. Я не люблю куклы. Они какие-то тряпичные. И Тигра все равно ее загрызет. Она знаешь какая грызунья.
— А где она, кстати, Тигра-то?
— Бегает… А ты что, хочешь проститься с ней? Тигра! — крикнула Света, привстав. — Тигра!
— Ладно, пусть бегает.
Света, потянув ключ книзу, усадила себя. Антон повернулся к тайге и некоторое время бездумно вглядывался в ее смутное очертание, затем в этом дымном растворе, в запахе гари, во внешней приглушенности жизни он ощутил вдруг что-то незнакомо и в то же время как бы знакомо военное, тревожное — точно фронт приближался. Антон вспомнил первую ночь в Братске, когда бухнул недалекий взрыв, и подумал, что ведь в самом деле здесь воюют…
Треск мотоцикла подкатил к воротам и перешел в холостое попыхивание. Света кинулась на улицу. Тома взяла Антона под руку и, словно раненого, повела через двор.
— Простились? — спросил Леонид, протягивая Антону очки. — Давайте, а то опоздаем.
Антон надел рюкзак, радостно-хмуро сел за руль, надвинул на лоб очки и поднял голову к Томе.
— Ну, — сказала она и, наклонившись, поцеловала Антона в щеку. — Приезжай… Мы еще к линии выйдем, махнем тебе…
— Приезжай, Антон, мы махнем, — проверещала Света, втиснувшись между Томой и бензобаком, и протянула свою поцарапанную ладонь.
Антону сдавило горло. Он схватил эту ладонь, подтянул Свету, чмокнул ее в лоб, быстро опустил очки, включил скорость и дал газ…
У переезда МАЗ погнул шлагбаум, не разглядев, что путь закрыт. Образовалась пробка, и Зорины прилетели на станцию к самому гудку. На миг стиснув брата и хлопнув его по спине, Леонид круто развернулся и умчался, крикнув, что успеет еще к повороту.
— Где вы пропадали? — возмутился Гошка. — Скорей.
Поезд тронулся. Ребята заскочили на подножку предпоследнего вагона и, потеснив толстую проводницу, юркнули в тамбур.
— Вы куда? — спохватилась та. — А ну-ка, билеты!
— На кого, бабуся, кричишь? На законных пассажиров! — вознегодовал Гошка.