Ну вот. Он ушел.
Как это — ушел?
Ушел от нас, вот и все.
(быстро). Каким образом?
Я вас спрашиваю — каким образом?
Вы что, шутки шутить сюда пришли? (Поворачиваясь ко второму бойцу, очень сухим тоном.) Что это значит?
Он ушел.
А вы где были?
Между лифтом и лестницей.
(1-му бойцу). А вы?
На улице у парадного, всю ночь.
А в котором часу вы покинули пост?
Я не покидал поста.
Обдумайте свои слова. Вы знаете, чем вы рискуете?
Мне очень жаль, но тут ничего не поделаешь. Он ушел, вот и все.
Нет, милый друг, далеко не все.
Он снимает телефонную трубку и называет номер.
Novente siete zero zero zero. Да. Антонио? Попросите его. Да. Еще не приходил? Нет. Пришлите взять двоих, отель «Флорида», номер сто десять. Да. Пожалуйста. Да. (Вешает трубку.)
Но мы только…
Не торопитесь. Вам еще пригодится ваше воображение, когда придет время рассказывать.
Мне нечего рассказывать. Я вам все сказал.
Не торопитесь. Постарайтесь собраться с мыслями. Садитесь и обдумайте все хорошенько. Помните: он был здесь, в отеле. Он не мог выйти, не пройдя мимо вас. (Берется за газету.)
Оба бойца понуро стоят перед ним.
(Не глядя на них.) Садитесь. Вон кресла.
Товарищ, мы…
(не глядя на него). Не произносите этого слова.
1-й и 2-й бойцы переглядываются.
Товарищ…
(откладывая газету и придвигая к себе другую). Я запретил вам произносить это слово. Оно у вас нехорошо звучит.
Товарищ комиссар, мы хотим сказать…
Не стоит.
Товарищ комиссар, вы должны меня выслушать.
Я вас выслушаю потом. Не беспокойтесь, друг мой. Я вас все время слушаю. Когда вы вошли сюда, вы говорили другим тоном.
Товарищ комиссар, пожалуйста, выслушайте меня. Я хочу сказать вам…
Вы дали уйти человеку, который мне был нужен. Вы дали уйти человеку, который мне был необходим. Вы дали уйти человеку, который пошел убивать.
Товарищ комиссар, пожалуйста…
Пожалуйста — неподходящее слово для солдата.
Я не настоящий солдат.
Раз на вас военная форма, значит, вы солдат.
Я приехал сюда, чтобы сражаться во имя идеала.
Все это очень мило. Но послушайте, что я вам скажу. Вы приезжаете сражаться во имя идеала, но при первой атаке вам становится страшно. Не нравится грохот или еще что-нибудь, а потом вокруг много убитых, — и на них неприятно смотреть, — и вы начинаете бояться смерти — и рады прострелить себе руку или ногу, чтобы только выбраться, потому что выдержать не можете. Так вот — за это полагается расстрел, и ваш идеал не спасет вас, друг мой.
Но я честно сражался. Я не наносил себе никаких умышленных ранений.
Я этого и не говорил. Я только старался кое-что объяснить вам. Но, по-видимому, я недостаточно ясно выражаюсь. Я, понимаете, все время думаю о том, что будет сейчас делать человек, которому вы дали уйти, и как мне опять залучить его в надежное, верное место вроде этого отеля, прежде чем он успеет убить кого-нибудь. Понимаете, он мне был непременно нужен, и непременно живой. А вы дали ему уйти.
Товарищ комиссар, если вы мне не верите…
Да, я вам не верю, и я не комиссар. Я полицейский. Я не верю ничему из того, что слышу, и почти ничему из того, что вижу. С какой стати я буду верить вам? Слушайте. Вы не выполнили задания. Я должен установить, с умыслом вы это сделали или нет. Ничего хорошего я от этого не жду. (Наливает себе виски.) И если вы не дурак, то поймете, что и вам ничего хорошего ждать не приходится. Но пусть вы это и без умысла сделали, все равно. Долг есть долг. Его нужно исполнять. А приказ есть приказ. И ему нужно повиноваться. Будь у нас время, я бы вам разъяснил, что, в сущности, дисциплина — это проявление доброты; впрочем, как показал опыт, я не очень хорошо умею разъяснять.