Услышав заветное разрешение, обрадованный Иям грузно плюхнулся в песок у одного из дальних корней и, прижавшись к нему, с детской безмятежностью на измученном лице, казалось, тут же уснул.
Эмиль продолжал стоять, смотря на отца сверху вниз, хотя и было видно, как мелкой дрожью трепещет его изнеможённое тело. Но перед тем как окончательно сдаться, ему нужно было убедиться, что шансов спастись уже не осталось.
– Это конец? – пронзая словами насквозь, спросил он отца.
– Да, – без лукавства ответил Базель. – Теперь даже чудо нас не выручит. Мы слишком ослабли, чтобы продолжать идти дальше… – и, пытаясь смягчить весь ужас сказанных им слов, беспомощно добавил, – поэтому давайте хорошенько выспимся.
Тяжело выдохнув, сын сел подле отца, устало прикрыв глаза запылёнными ладонями.
– Прости, если обидел тебя, – полушёпотом произнёс Эмиль.
– Брось, ты передо мной ни в чём не виновен. Вы с Ямом – хорошие сыновья, и я по-настоящему горжусь вами. Жаль лишь, что Акхас так рано занёс наши пути своими немилосердными песками.
Эмиль не ответил, и всё вокруг начало тонуть в вязкой глухой тишине.
Базель не противился. В надежде, что сыновья его уже уснули, он закрыл глаза, вверяя себя неизбежному.
XVI
– Садись, – Иллай указал на место подле себя, – так мне будет проще рассказывать, к тому же отдых тебе не помешает.
Базель послушно опустился на горячий песок рядом с братом, ожидая наконец услышать ответы на вопросы, наводнившие его голову.
– Как я уже говорил, мы нашли дуб Бокур. Согласно преданиям кочевников, это – центр пустыни, и есть лишь один способ выбраться отсюда – принести жертву.
Бокур собственно и является жертвенным алтарём. Если поместить в него живого человека, дерево, забрав несчастного в качестве подношения, наполнит ту древесную чашу водой и укажет путь до поселения. Так Акхас даёт шанс сильным путникам продолжить кочевую жизнь, отдав того, кто послабее, в противном случае, иссохнув от зноя, погибают все.
Говорят, что Бокур нельзя повстречать дважды, но всё это, конечно, спорно, так же как до сегодняшнего дня для нас было спорным существование это полумифического дерева.
– Ты решил рассказать мне перед смертью одну из детских сказок? – возмутился раздосадованный Базель. – Иллай, я уже не ребёнок и готов с достоинством умереть в пустыне, как и подобает настоящему кочевнику. Не стоит утруждать себя нелепыми россказнями. Я отлично понимаю, что день подходит к концу, а завтра для нас уже не настанет. Так к чему это враньё?
– Остынь, малыш, – примирительно отвечал Иллай. – Все мы лишь глупые дети в этих непостижимых песках. Держи лучше напоследок от меня подарок.
И Иллай протянул брату крохотный свёрточек, вынутый из внутренних складок своего одеяния.
Базель тут же развернул обертку, и на его ладони оказался маленький шарик молочного цвета с приятным сладковатым запахом.
– Что это? – недоумевая спросил Базель.
– Бедный ребёнок, вот что значит лишить человека детства. Это конфета, балбес. Припас для себя, но мне уже не до сладостей.
– Спасибо, – заулыбался Базель и с удовольствием разжевал мягкую плоть конфеты.
Не успел он вдоволь насладиться её необычным, приятным вкусом, как тело его резко потяжелело, а голова стала совсем невесомой, точно она разом опустела или исчезла вовсе. Мир вокруг подёрнулся какой-то сизой дымкой и Базеля немедленно потянуло в сон.
Уже сквозь полусомкнутые веки Базель видел, как, с трудом опираясь на корни, поднимается его брат и со словами:
– Простите меня и будьте счастливы, – пригнувшись, залезает в рваную рану в стволе дерева.
Затем лицо отца, уснувшего на сплетении корней напротив с трубкой в зубах.
А после… Полное беспамятство.
Когда Базелю удалось урвать у жадного сна несколько мгновений, он с трудом открыл глаза, но сквозь давящую отовсюду темноту смог разглядеть лишь то, как с крайних веток опадали те самые, замеченные им ещё при свете дня, бордовые листья.
На этот раз они почему-то показались ему похожими на кровавые слезы.
XVII
Солнце полностью скрылось за горизонтом, и, скованный бессонницей, Базель наблюдал, как на Акхас медленно опускается ночь.
Любые звуки особенно ясно слышатся ночью, а более прочих те, что надёжно утаивал ото всех знойный день. Вот и теперь Базель точно впервые слушал дыхание своих сыновей. Жадный и быстрый свист на вдохе и скорый затяжной выдох выдавали то, что так умело скрывали они от отца: их тела полностью сломлены, и в этот момент ненасытная пустыня вытягивает из них последнюю влагу.